Сокол над лесами

– Пусти, – она слегка толкнула Мистину, чтобы он подвинулся и дал ей выбраться с широкой лежанки, не перелезая через него. – Только не хватало, чтобы кто-нибудь… Вдруг она проснулась, пошлет сейчас за мной, а тут…

– Там Альв на крыльце сидит! – Мистина все-таки поймал ее и снова притянул к себе. – Он никого не пропустит, пока я не выйду, явись хоть царь Костинтин с катафрактами.

Против воли Эльга рассмеялась, вообразив, как ромейский цесарь в золоченом доспехе осаждает дверь избы, чтобы застать княгиню киевскую с мужем ее сестры.

Хотя не очень-то цесарь удивился бы – если правда все то, что рассказывают о семейных делах отца и деда Костинтинова ездившие в Царьград купцы.

– Покажи, как там сейчас, – Эльга знаком велела Мистине перевернуться спиной вверх и с нежностью провела рукой по белым шрамам на его левом плече и над лопаткой.

Когда она впервые увидела эти следы от встречи с пикой катафракта, они были почти свежими, багровыми. Теперь, десять лет спустя, побелели, но ясно было, что Мистина унесет их в могилу и покажет самому Одину и его эйнхериям. И ему дадут хорошее место за столом одноглазого бога. Но и сейчас вид этих шрамов вызывал у Эльги ужас и трепет. Мерещилась алая кровь на земле, багровая разрубленная плоть, дыхание смерти… Мистина был убежден, что в тот день ему суждено было погибнуть. Пика тяжелого всадника могла разрубить ему хребет, но скользнула по стальным чешуйкам клибаниона и лишь распорола мышцы. От этого удара Мистина упал, а сверху на него рухнул конь того катафракта – кто-то из телохранителей всадил ему в брюхо копье. Как Альв и Ждан Борода вытаскивали его из-под коня и волокли к воротам Ираклии – Мистина не помнил, тогда все для него поглотила багровая тьма беспамятства. Очнулся он, когда его бегом заносили в ворота. И еще успел проследить за отступлением в город своих уцелевших дружин. Эльга слушала рассказ об этом не один раз, и ей казалось, что она видит все события собственными глазами Мистины.

В те первые две ночи в Вышгороде, которые они тогда провели вдвоем, Эльга едва могла спать: стоило ей немного задремать, как голову наполнял далекий грохот, гул, давящее напряжение и чувство смертельной опасности. Мелькали образы – трудноразличимые, но явственно чуждые ей. Мистина привез из похода на греков такое сильное чувство войны, которым были полны его мысли, душа и сама кровь, что стоило им заснуть рядом, как оно выливалось из него и накрывало Эльгу.

Не погиб Мистина только потому, что перед отъездом из Киева оставил Эльге свой оберег-науз – «костяного змея». Знак его покровителя-Ящера, в котором, как он сказал, заключена его жизнь. Что его подвигло к этому поступку тем весенним вечером, когда они прощались перед походом? Только удача. Та, что в походе на греков оказалась сильнее княжеской.

– Ты – самый удачливый человек из всех, кто мне встречался, – заговорила Эльга, водя пальцами по его спине. Уже лет двенадцать эта мускулистая спина казалась ей прекрасной, как заря над рекой – не налюбуешься. – Что твоя мать сделала для этого, хотела бы я знать! Ты что-нибудь слышал об этом? Ведь она была княжеского рода, ее чему-то учили, там, на море Велетском. Где остров Буян лежит, говорят, там святилище какое-то особое. Она могла владеть какими-то чарами… премудростью.

– Ты правда хочешь это знать? – Мистина перевернулся лицом вверх.

– Я за этим и пришла, – с досадой на себя созналась Эльга, начиная водить пальцами по его шее и плечу. – Мне нужно.

– Не могу ответить. Когда я в последний раз видел мать, мне было шесть лет, а она лежала в коробе от повозки.

– От повозки? – рука Эльги замерла.

– В Хель ведь нужно на чем-то ехать. Так хоронят знатных женщин даны, и отец решил, что для нее это подойдет. Как хоронят княгинь у нее на родине, ему не было известно.

Эльга отвернулась и вздохнула. На что она надеялась? Она ведь отлично знала, что Мистина лишился матери еще маленьким ребенком.

– А твой отец? – у нее появилась новая мысль. – Он ведь тоже был не прост.

– Мудрости отцу было не занимать. Но что-то вроде обряда наделения умом между нами приключилось только один раз. Когда он отходил меня своей знаменитой плетью, за то, что я сделал ребенка его хоти.

– Какой же это обряд? – Эльга засмеялась.