Преступника в цепях привели на костёр, привязали к столбу и зажгли огонь. Но едва заплясали языки пламени, сокол вырвался, полетел прямо к пылающему костру, опустился на вершину столба и расправил крылья над головой священника, укрывая его. Увидев это, собравшиеся на площади закричали: «Это Божье знамение! Священник не виноват!» Люди разметали горящие поленья и залили огонь. А священника освободили от цепей и отпустили на волю.
Когтить — когда сокол сжимает лапы, сдавливая жертву когтями.
Эйдис устало поднялась на ноги, поправила на плече безвольное тело Валдис. Её голая спина как белый мрамор блестела под лунным светом. На мне шерстяное толстое платье, которое дала Уннур в нашу первую ночь в доме фермера, и всё-таки я дрожала от холодного ночного воздуха. А Эйдис должна бы просто заледенеть. Большая часть её жизни прошла в тёплой пещере, а теперь, холодной зимой, она вдруг оказалась снаружи, от холода защищал лишь кусок ткани, повязанный на груди. Уннур сняла шаль и попыталась её укутать, но Эйдис мягко оттолкнула её и покачала головой. Свободной рукой она указала нам с Маркосом на долину.
— Komdu.
Она двинулась в сторону, куда показывала. Я думала, Фаннар и остальные пойдут вместе с нами, но они хоть и встали, но не последовали за Эйдис.
— Куда это она? — озадаченно спросил Маркос. — Пойдём за ней или останемся с ними?
Не отвечая, я подобрала юбки и побежала догонять Эйдис.
— Соколы! Ты мне обещала помочь искать соколов! Пожалуйста, я должна их найти!
Показывая на тёмное небо, я пыталась изобразить соколиный крик. Я едва видела Эйдис в ночной темноте, не говоря уж о выражении её лица под вуалью.
Она подняла руку, коснулась моей щеки. Этот простой материнский жест — хотя моя мать никогда так не делала — каким-то образом дал мне знать, что Эйдис поняла, о чём я прошу. Я доверилась ей. Я знала — она сдержит слово и пошла вслед за ней. Только пройдя несколько шагов, я вспомнила, что в спешке не попрощалась с Фаннаром и Маркосом.
Обернувшись, я увидела, что Маркос спешит за нами, ругаясь от того, что ноги разъезжаются на скользких камнях.
Я посмотрела назад, на Ари, Фаннара и его семью. Они всё стояли, прижавшись друг к другу, и смотрели нам вслед. Они не махали, не окликали нас, но спустя мгновение Лили робко подняла руку в знак прощания. К горлу подступили слёзы.
Я понимала, что мы больше никогда не увидимся, а им пришлось так рисковать из-за нас. Мне хотелось что-нибудь им подарить, но даже если бы у меня был набитый золотом кошелёк — не думаю, что они бы взяли.
— Куда мы идём? — сказал позади меня Маркос.
— Я ухожу вместе с Эйдис, — твёрдо ответила я. Даже теперь я не собиралась рассказывать ему, зачем. — Почему ты не остался с Фаннаром?
— Я не понимаю у них ни единого чёртова слова, а с тобой хоть можно поговорить. Кроме того, должен же кто-то присматривать за тобой.
— Обойдусь, — огрызнулась я. — Я вполне способна сама о себе позаботиться.
Он насмешливо фыркнул.
— Неужели? С чего бы начать? В первый раз…
Я не успела швырнуть в него первый попавшийся камень — Эйдис обернулась и сделала нам знак молчать.
— Danir! — прошептала она, обведя рукой тёмные склоны долины.
После всех ужасов пещеры я едва не забыла, что мы здесь в опасности. Дальше мы плелись молча, насторожённо оглядываясь всякий раз, когда, нам казалось, замечали какое-нибудь движение.
Я была так счастлива выбраться из пещеры, и это вытеснило из головы все остальные мысли, но теперь они снова хлынули в мою память — искалеченные дети из леса, чудовищное создание, извергнувшееся из Валдис, и едва ли не самое худшее — ужасающая фигура Хорхе с обгорелым лицом и кляпом, этим бесчеловечным кляпом. Неужели он до сих пор чувствует боль? Наверное, всё это просто ночной кошмар, страшный сон.
Но Витор — он был реален. Он пытался меня убить. Он толкнул меня в лапы той твари. Если бы осыпавшиеся камни не сбили то существо, и если бы я не добралась до прохода прежде, чем обрушился вход в пещеру, я осталась бы там вместе с ним. А потом, когда задрожала земля, Витор сорвался с уступа, и его переломанное тело осталось лежать внизу. Я закрыла глаза, стараясь избавиться от кошмаров, но теперь эти ужасы жили внутри меня, их невозможно не видеть.
Мы шли, отдыхали и снова шли дальше. Никто из нас не хотел останавливаться надолго. Мы шли на заре, и видели, как над горами занимался розовый свет, как покрытые снегом вершины окрасились кроваво-красным, потом потускнели и стали розовыми, и наконец, когда из-за скал показалось бледно-жёлтое солнце, засверкали белым.
Долины казались пустынными. Пару раз мы замечали вдали тонкую струйку дыма, поднимавшуюся от какого-то фермерского дома или костра, но людей не увидели.