Соколы огня и льда (ЛП)

Все эти долгие годы в пещере мы говорили с ней обо всём, что помнили — как летом ветер проносится над травой, заставляя её колыхаться как волны в зелёном море, как поёт под звёздами в морозные ночи река из синего льда. Мы вспоминали, как по весне собирали цветы, укладывали их в трещины льда и ставили отметины на скалах поблизости, а потом каждый день бегали на реку, посмотреть, далеко ли они продвинулись. Цветы оставались такими же свежими, как в тот день, когда их сорвали, и пока не приходила зима, покрывающая всё снегом, мы могли наблюдать, как они приближались к морю на ширину наших маленьких ладоней. Мы знали, что когда-нибудь цветы туда доберутся, и волны подхватят их и унесут в большой мир.

Я сворачиваю к замёрзшей реке и взбираюсь вверх по камням. Это непросто, когда приходится придерживать тело Валдис. Но я не могу успокоиться, пока не узнаю всего. Прошло больше сорока лет с тех пор, как я видела своего отца, больше сорока лет назад мать отвела нас в пещеру. Мне нужно сказать ей, что мы никогда её ни винили, ни разу за все эти годы.

Возможно, она родила других детей после того, как не стало нас. Надеюсь, что так, для её же блага. Ей был нужен ребёнок, которого можно держать на руках. Теперь её дети, должно быть, взрослые, и у них уже свои дети. Наши племянники и племянницы, члены нашей семьи, спящие в нашей маленькой кровати, слушая треск льда на замёрзшей реке, и бегающие к ней весной, чтобы положить на лёд свои собственные цветы.

За спиной слышится звук шагов, и я оборачиваюсь, цепляясь за камни. Изабелла и Маркос поднимаются вверх вслед за мной. Я о них совсем позабыла. Что ж, пусть идут, моя семья с радостью примет их.

Валуны сменяются крутым склоном с заплатками сланца между мха и травы. Когда-то мы с Валдис сбегали здесь вниз на нашей единственной паре ног, не боясь упасть, но теперь наши ноги болят, а я заставляю их подниматься всё дальше вверх.

Я уже почти наверху холма. Я останавливаюсь. Снизу, с реки, подступает ледяной воздух, луна высвечивает острые вершины льдин, сияющая лента вьётся среди тёмных камней. Ещё несколько шагов вверх, и за гребнем холма я увижу дом, где мы появились на свет. Я снова чувствую себя ребёнком.

Мне вдруг становится страшно. Что я прочту на лице отца, когда он отворит дверь, что увижу в глазах моей матери? Я вдруг ощущаю холод разлагающегося тела сестры, которое поддерживаю рукой. Сейчас мне стыдно за наши тела так же, как и в тот день, когда мать отвела нас в пещеру чтобы убрать с глаз долой, чтобы мы не могли никому причинить вреда.

Но родителям нужно сказать, что их дочь умерла. У них должна быть возможность попрощаться с ней. Мы их плоть. Они породили нас.

Я слышу, как Маркос и Изабелла, тяжело дыша, взбираются по склону следом за мной. Маркос ругается, спотыкаясь в темноте о камни. Я делаю глубокий вдох и с трудом карабкаюсь вверх, через гребень холма.

Безмолвный и тёмный дом прижался к земле меж двумя высокими зубцами скалы. Сейчас уже поздно, все спят. Я направляюсь к двери. Но перед дверью я вижу то, чего здесь не было раньше, когда мы были детьми. Я подхожу поближе. Это длинный курган из камней, посеребрённых лунным светом.

Я понимаю, что это, и едва не кричу от боли и ужаса. Нет ни креста, нет имени. Он лежит у порога, немое проклятие этой земли и дома. Но кто же там, под камнями? Что-то поблёскивает наверху каменного кургана — нож, ржавый охотничий нож. Клинок моего отца. Только колдунов или тех, кто убил себя, погребают так, под грудой камней, а мой бедный отец никогда не был колдуном.

Я обхожу пирамиду, толкаю дверь. Нет смысла стучаться. Ещё до того, как войти, я знаю, что на мой зов ответит лишь эхо. Мне не нужен свет. Я знаю каждый дюйм этой длинной и узкой комнаты.

Над остывшим углублением для костра до сих пор висит котелок. Наверху, с балок, где когда-то сушили травы, мясо и рыбу над огнём очага, ещё свисают шнуры. Я прикасаюсь к одному из покрывал, что всё еще лежит на кровати. Уголок покрывала рассыпается под рукой. Все сгнило. Если мать покинула дом, то взяла с собой самую малость или вообще ничего. Давно ли она ушла? Это она похоронила отца, или он наложил на себя руки после её ухода? Я никогда не узнаю. Но где бы теперь ни была моя мать, надеюсь, она обрела покой.

Я поворачиваюсь, чтобы выйти, и в тесном пространстве ударяюсь о длинную узкую кровать, стоящую вдоль стены. Что-то заставляет меня опустить взгляд. Река лунного света из распахнутой двери струится вдоль кровати. Под истлевшими покрывалами кто-то лежит и уже не проснётся.

Я опоздала. На трухлявой подушке покоится череп, тёмные пустые глазницы пристально смотрят вверх, в лунный свет. Вокруг черепа лежат длинные спутанные тёмные волосы, и в них — два белых соколиных пера.

Изабелла и Маркос ожидают снаружи. Они поглядывают на меня с любопытством — должно быть, гадают, зачем я сюда пришла.