Сократ

Олигархи советовали сдаться, демократы не желали сдаваться и до последней минуты защищали город. Но тут начал действовать самый коварный фактор: голод.

Голод стал на сторону олигархов и сильно укрепил их в споре с демократами. Вести со Спартой переговоры о мире поручили Ферамену, известному стороннику олигархов и противнику демократов.

Для афинской республики условия мира были гибельными. Она обязывалась выдать победителям все свои военные корабли, снести до основания все свои укрепления, разрушить Длинные стены и признать суверенитет Спарты над всей Элладой.

А когда Афины стали совсем бессильными, дело погибели довершили под дозором спартанцев афинские олигархи. В народном собрании - где заседал и Лисандр, начальник спартанского гарнизона в Афинах, - Ферамен предложил отменить демократическую конституцию. Перед голосованием Лисандр, подыгрывая Ферамену, заявил: отклонение этого предложения спартанцы сочтут нарушением мирного договора.

После этого оставался уже только один шаг к тому, чтобы в Афинах, включенных в Пелопоннесский союз, власть перешла в руки Тридцати тиранов. И, как ни странно, во главе этих Тридцати оказался не испытанный могильщик демократии Ферамен, а тот, кто умел долгие годы оставаться в тени, - поэт, софист и ревностный олигарх Критий.

Критий полагал, что вынырнул из олигархической норы в самый удачный момент. Но едва он обогрелся в лучах своего нового положения, как почувствовал прилив давней горечи. Ей он, однако, противопоставил насмешку: что-то скажет теперь мой строгий учитель, когда я, беглый ученик, забрался повыше его любимчика Алкивиада?

Порой судьба сама сводит за человека старые счеты. Сегодня я хожу в пурпурной мантии тирана, а Алкивиад, изгнанный из Афин, валяется на волчьей шкуре с гетерой - где-то там, в диком краю варваров.

Критий собирался на совет. Прежде чем выйти из дому, оглядел себя в полированном серебре. Вид нехорош. Усмехнулся себе самому: как у всякого, кто ни в чем не знает меры. Познал я радости жизни - и еще познаю.

Его снова потянуло к Сократу. Но он хвалил себя за то, что в свое время ушел от учителя. После этого много лет общался со сливками афинского общества, главным образом с богатыми сынками в олигархических гетериях. Долгие годы тайно подстрекал их против народовластия, сплачивал их, готовил к решающей схватке. Много времени прошло, пока дождался этого. Постарел, но еще не стар.

Раб застегивал на его ногах пряжки золоченых сандалий.

Мысли Крития текли дальше. Он был хорошим учеником софистов; их эристика вошла ему в кровь, их способность разлагать любую ценность, их поклонение индивидуализму нравились ему до того, что и сам он стал усерднейшим из софистов.

До сих пор он и действовал хорошо. Спартанские и афинские олигархи оценили его по заслугам...

Критий резко оборвал ход мыслей. Пора было показаться среди тех, кто его ждет.

Во исполнение условий мирного договора афиняне сносят укрепления города.

Работники переругиваются. Спорят - не спорят...

- Ну и чудовище! Ну и выродок этот Критий!

- За что ты его?

- А это тебе ничего, что он спелся с врагами против собственного народа?

- Может, тут хитрость такая: вроде бы спелся, а сам потом будет защищать своих.

- Что-то непохоже, сказал бы я...

- Понятно: он ведь софист. А те больше языком воюют, чем мечом.

- Это-то так. Только, милок, кто они, его "свои"? Кого он защищать-то будет? Нас - вряд ли!

Не отвечая, второй работник размахнулся ударить по стене. Первый вздохнул:

- Прямо сердцу больно - рушить родной город! - Но тоже поднял тяжелую кувалду.

- Да ты, болезный, не город рушишь - стены.

- Это одно и то же. Развали стены храма - и алтарь не уцелеет.

- Ладно, отстань! - сердится второй работник: его тоже мало радует, что город раздевают. Без панциря стен он будет отдан на произвол всякому, кто только захочет вредить Афинам. - Мне больше хочется знать, чем мы, неимущие, жить-то теперь будем! - яростно продолжает он. - Пособия отменили, и за общественные работы теперь ломаного гроша не получишь. Три обола в день было мало, а ни одного обола - уж просто ложись да помирай!

- Прямо будто хороним кого...

Трррах! Рухнул кусок стены, подняв облако пыли. И снова, немного дальше - трррах! - словно кто-то разбил огромную амфору из обожженной глины...

- Еще посмотрим, кто кого хоронить будет, - не падает духом второй работник.

Олигархи прямо расцветают. Хлынули на всевозможные должности, спеша захватить местечки повыше. Толкаясь, рвутся вперед, ликуют: настал мой час! К веслу! К кормилу! К кормушке! Им выгодно несчастье Афин. Натасканные в софистике, они утвердились во мнении, что всегда прав тот, кто сильнее; они умеют представить унизительное порабощение Афин - добром. Голодным согражданам эти лжеспасители обещают благоденствие, но прежде обеспечивают благополучие себе самим - что же тут такого, мы ведь тоже афиняне! - а там будет видно. Давно исповедуют они собственное вероучение, сведя всю плеяду богов к трем идолам: деньги, влияние, власть.