Сокровенный сердца человек. Жизнь и труды священномученика Серафима (Звездинского)

Коммунистов не отталкивал, снисходил к ним, сердце их зрел, не принуждая к действиям христианским, молился за них, особенно за оказавших добро. Поминал на молитве гласно детей своих – заблудших по неразумию духовных чад. Комсомольца, считал, причащать нельзя.

На компромиссы не советовал идти, ибо это сеть, из которой не выйдешь. Молиться за всех велел, помянник читал постоянно, душу к каждому имени прилагая. В тюрьме всех благословлял как гонимых.

Говорил: от митрополита Сергия не отделяюсь, но и не подчиняюсь. Отделившихся с митрополитом Иосифом не одобрял, говорил: зло есть свою иерархию посвящать, зло против самой Христовой Церкви – разделять единство ее.

Добиваться легальности не считал нужным; было бы по совести христианской— вот и легальность. Сведения о смерти Патриарха принимал в изгнании только от верных свидетелей. По слухам поминать Патриарха за упокой, по канонам, запрещал. Начальником Церковного управления считал митрополита Петра, главою Церкви – Господа Иисуса Христа.

Печатается по изданию: «Молю о тех, кого ты дал мне…» Москва. Даниловский благовестник. 1991.

Монахиня Таисия (Арцыбушева). О Владыке Серафиме

Монахиня Таисия (в миру Татьяна Александровна Арцыбушева) родилась в 1896 году в семье А. А. Хвостова, бывшего министром юстиции в 1915–1916 гг. В 1925 г. она приняла тайный постриг в Даниловом монастыре. Воспоминания монахини Таисии о Владыке Серафиме – это свидетельство сокровенной духовной жизни. В этих воспоминаниях епископ Серафим – прежде всего, старец, наделенный от Господа даром любви, утешения и предвидения. Скончалась монахиня Серафима в 1942 году.

В 11 часов я была у него. Он встретил меня серьезно, даже несколько сурово и с первых же слов стал отговаривать меня от исповеди ему.

Он сидел в кресле у стола, а я стояла рядом. «Я человек здесь случайный, – говорил он, – я могу не сегодня-завтра уехать. Какой будет для вас смысл от обращения ко мне?» Он говорил долго, наконец я сказала: «Ну что же, Владыка, прикажите мне уйти, тогда я уйду». Он быстро встал с кресла: «Грядущего ко мне не изжену вон, – произнес он с силой, – начинай исповедь».

Я исповедовалась полностью. Я рассказала все, что накопилось у меня на душе, всю мою внутреннюю борьбу последнего времени, с тоской о мире (о монашестве я ему сказала сразу), почему я чувствовала потребность в полной исповеди, о моем отношении к о. Серафиму и к о. Гурию. Рассказала и о внутреннем разногласии, идти ли к нему или нет. Когда я передавала ему об утреннем моем обращении к Царице Небесной с молитвой указать мне, идти ли мне к нему, Владыка прервал меня словами:

«И я тебе открою свои помыслы. Мне не хотелось тебя принимать. Сегодня, причастившись, я думал о тебе и тоже просил указания Божия и решил так: если ты меня дождешься в храме после Литургии, то я тебя приму, приму без оглядки, а если ты не дождешься, а просто придешь к 11 часам ко мне, то я тебе откажу». И еще сказал: «Я сразу понял, когда первый раз тебя увидал с о. Александром, что ты монахиня, и если бы ты утаила от меня, то я бы спросил при разрешительной молитве, как твое монашеское имя».

«Отчего же вы узнали это?» – спросила я. Он улыбнулся и ничего не сказал. После он часто говорил мне: «Сегодня причащаться ты подходила в шляпе, громадной шляпе с пером, я не хотел тебя причащать». Другой раз говорил: «Сегодня ты в мантии подходила, я на тебя радовался».

Владыка был в Дивеево ровно год и два месяца. Он мне разрешил бывать через день у него на домашней службе вечером. К Литургии до 8 ноября он ходил в храм, а с 8 ноября ему дали отдельную церковь, где он ежедневно служил Литургию почти уединенно. До февраля мне не было разрешено туда ходить, а с февраля 1927 года до дня его отъезда из Дивеева— 8 сентября того же года – я ходила к его Литургии ежедневно. К семи часам утра у него кончалась служба. Когда я приходила домой, дети еще спали. Мне это было очень удобно.