– Нет, нет, – ответил Дач, поняв, что он принял тень доктора, за тень Лоре. – Я… я забыл. Боже, должно быть, я сошел с ума! – пробормотал он.
– Я рад, что пробудил ваше участие, – сказал доктор. – Вы считаете меня навязчивым, но, право, мистер Поф, о ней надо позаботиться. В ту ночь я думал, что она умрет. Если что можно сделать…
– Я понял, – хриплым голосом перебил Деч. – Не будем больше говорить об этом, – прибавил он, горячо пожав руку Мельдона. – Господь да благословит вас за это. Я никогда этого не забуду.
– Ничего, Поф, ничего, – ответил доктор горячо. – Простите, что я немножко рассердился на вас. Я знаю, что вы теперь очень взволнованы.
– Слушайте! – воскликнул Дач.
На палубе поднялась беготня, и опять водворилась тишина.
– Да простит мне Господь! – сказал Дач сам себе.
Несмотря на страшную опасность, в которой они находились, он пробрался в переднюю каюту и шепнул:
– Эстера, сюда!
Со слабым криком радости протянула она руки мужу, потому что в этом голосе было что-то такое, заставившее забиться ее сердце.
– Дач! Дач! – шепнула она, бросившись к нему на шею.
– Эстера, моя дорогая, – шепнул он, – ты должна проклинать меня, а не обращаться таким образом. Я сходил с ума и только сейчас узнал правду. Прости мне, душа моя, прости. Скажи одно слово, потому что я должен идти.
– Простить тебя? – шепнула она, целуя его страстно. – Муж мой, муж мой, скажи мне, что ты опять веришь мне.
– Никогда больше не буду сомневаться в тебе, моя дорогая, – застонал он. – Теперь я ничего не могу тебе сказать. Пусти меня, скорее, я должен идти.
– Нет, нет, – шепнула она, – погоди, еще одно слово.
– Будьте готовы, все до одного, – сказал капитан громким суровым голосом. – Сомкнитесь около меня. Пусть каждый старается вырвать оружие у этих негодных трусов. Будьте тверды, право на нашей стороне.
Поднялся шум, топот ног на палубе, потом опять из темноты раздался голос капитана:
– Скорее! Сюда! Где Дач? Злодеи идут вниз.
Шум наверху увеличился, как Дач вырвался из объятий жены и побежал присоединиться к защитникам, но слова капитана были преждевременны, потому что через несколько минут шум затих и потом послышался голос Распа:
– Я везде обшарил и вот кое-какое оружие. Возьмите это, мистер Поф – это вам нож, а это для вас, мистер Паркли, а это для капитана. Кто-нибудь хочет взять топор?
– Дайте мне, – ответил доктор, – а у вас самих что-нибудь есть?
– Только другой топор, – сказал старик, – но он острый, как бритва.
Оружие водолазов в каюте Распа было всеми забыто кроме него, и он теперь роздал топоры и ножи к радости всех присутствующих, потому что это как бы удвоило их силу; и вооруженные стали теперь около двери. На палубе опять поднялся шум, слышались проклятия, тяжелое падение, и находившиеся внизу сходили с ума от бешенства, что не могут броситься на помощь к тому, кто, очевидно, находился на их стороне, как вдруг в люк кто-то свалился прямо на пол возле них.
Глава XXXII. Смертельная борьба
Дач в одно мгновение бросился к упавшему, приложил нож к его горлу и зашипел:
– Если пошевелишься, умрешь. Будьте готовы убить первого, кто явится к нам, – обратился он к своим друзьям.
– Кто пошевелится, – сказал грубый голос, – я уж и так выбился из сил. Нечего бояться, никто не явится к вам таким путем.
– Окум, – сказал Дач, снимая свое колено с груди старика.
– Я сам не знаю, наверно, кто я, – сказал старик. – Во мне почти ничего живого не осталось; а вы еще и последнего дыхания меня лишили.
– Добрый Окум, – воскликнул капитан, – как я рад, что вы спаслись. Вы ранены?
– Сам не знаю, капитан, – сказал старик, вставая и отряхаясь. – Везде больно, а дыр еще в своей шкуре не чувствую. Вы здесь все?
– Пока еще целы, – было ответом.
– А дамы как?
– Тоже.
– Вот это хорошо! – пробормотал старик. – Но что сделалось с мистером Джонсом?
Ответа не было.
– Он к мятежникам ведь не пристанет? – спросил Сэм после некоторого молчания.
– Нет, – сказал капитан.
– Так это его, стало быть, швырнули за борт.
– Где же другие матросы? – спросил капитан после молчания, вызванного ужасом от слов Сэма.
– Должно быть, заперты где-нибудь, только мне показалось, что вся палуба запружена злодеями.
Тишина на палубе казалась теперь зловещей. Но длинные скучные часы проходили без всякой новой тревоги, и все ожидали опасности, которая не являлась.
– Я начинаю беспокоиться о своих птицах, – сказал Вильсон из одного угла каюты. – Как я их накормлю?
Никто ничего не говорил минуты две, потом Сэм Окум воскликнул:
– Вам птицы больше не понадобятся, сэр, вас самих запрут в клетку. А куда же девался старик Полло? – вдруг воскликнул он. – Теперь помню, они бросили его, когда пустились за мной; но все это вышло у меня из головы. Бедный старик! Я любил его честную черную физиономию, хотя ее нельзя было вымыть до бела. Если он убит, – сурово пробормотал он сквозь зубы, – кто-нибудь ответит мне за это.
Часы тянулись, темнота как будто сделалась не так густа; можно было различить расстроенные лица, и, наконец, появилось солнце, и пленники смогли увидеть друг друга.