– Может быть, – сказал он раздумчиво. – Очень может быть. Луков говорил про стишок, благодаря которому можно установить правильную расстановку статуэток в доме, то есть правильный порядок координат. Не исключаю, что в нем содержались и другие указания.
– Скорее всего, – кивнул старший следователь. – В противном случае как бы еще полковник вычислил точное место, где барон фон Шторн спрятал коня Батыя? Вы записали текст этого стишка?
Генерал посмотрел на него, как на дурака: конечно, нет. Хорош бы он был, начав на глаза у Лукова переписывать стишок. Полковник мог заподозрить, что он, генерал, тоже пристраивается к золотому коню. Нет, ничего он не записывал.
– Вот черт! – Волин не скрывал досады. – Не знал, Сергей Сергеевич, что вы такой деликатный. Только из-за вашего, пардон, чистоплюйства ничего мы теперь не найдем. Теперь остается нам только поднять лапки и искать себе другое занятие.
Генерал секунду глядел на него без всякого выражения. Потом вдруг бесцветные старческие его губы разъехались в бледной ухмылке.
– Я не записал, – повторил Воронцов и постучал себя пальцем по лбу. – Да мне и незачем, я и так все помню.
И он, улыбаясь, продекламировал.
– Ну и стишата, – поморщился Волин. – Как будто на конкурс провинциальной песни и пляски писались.
– Да, не Пушкин, и даже не Сергей Михалков, – согласился генерал. – Можно даже сказать, натуральный графоман писал. Но не для красоты писано, а с конкретной целью. Я думаю, что свою функцию эти стишки выполняют отлично.
– Они так и написаны – по-русски, или это с немецкого перевод?
Оказалось, именно так, по-русски, они и были написаны. Для старого лифляндского барона оба языка были родными, однако он резонно полагал, что европейцам понять смысл русского стихотворения и связать его с тайной будет гораздо сложнее.
Волин на всякий случай записал все-таки весь стишок на бумагу и теперь снова и снова проглядывал его сверху вниз.
– Очень может быть, что это шифр, – сказал он задумчиво. – Осталось только понять, где искать ключ.
Воронцов саркастически пожевал губами, потом осведомился, играет ли старший следователь в шахматы.
– Не так, чтобы очень, – отвечал Волин, – ходы путаю. Да нам и не нужно, мы, слуги закона, все больше на футболе да на самбо специализируемся. Бросок через пупок, навес в штрафную – это мы понимаем хорошо. Как говорит наш полковник Щербаков: «Футбол – это вам не шахматы, тут думать надо!»
– И футбол, и самбо – дело нужное, – одобрил Сергей Сергеевич. – Но и шахматами пренебрегать не стоит. Они мозги упорядочивают. Знаешь, какое в шахматах первое правило?
– Какое?
– Рассматривать самые очевидные ходы. Вот и тут то же самое – сначала будем рассматривать самое простое. Тем более, главное мы знаем – стишки описывают порядок, в котором должны стоять статуэтки. Последние две строчки – «Порядок ты узнал – и что ж? Ты внутрь взгляни и все поймешь». Как сказал мне Луков, они указывают на то, что внутри, точнее, снизу у статуэток выбиты номера. Выглядит это как номера отливки, но на самом деле они-то как раз и указывают на координаты. Следуя верному порядку расстановки, можно было узнать правильные координаты. Пять из шести статуэток фон Шторн нашел, осталась шестая. Найти ее не удалось, но, может быть, место мы сможем уточнить, исходя из других указаний.
Произнося этот монолог, генерал все косился на печенья, которые в глубокой задумчивости поглощал старший следователь. Наконец сказал ревниво:
– Не хомячь!
Волин поперхнулся.
– Печенье, – продолжал генерал, – нужно есть с чувством, с толком, с расстановкой. А ты лопаешь все равно как бульдозер. Имей в виду, с такими манерами на прием к королеве английской тебя не пустят. Учись куртуазности поведения, молокосос!
Волин пообещал учиться, и Воронцов снова взялся за листок со стишком.
– Итак, первая строчка «Фазан с супругою в гнезде» относится к первой по счету статуэтке, которая, как мне рассказывал Луков, изображает фазана и фазаниху. Вторая строчка – «И лис, что шастает везде»… Чего ты морщишься? Рифма не нравится? Подбери другую!
Волин только рукой махнул: не обращайте внимания, это он так. Продолжайте. И генерал продолжил.