Сокровища кочевника. Париж и далее везде

Когда Соня Ардашникова-Иваницкая в Париже помогала Ирине Одоевцевой писать книгу воспоминаний (сначала «На берегах Сены», а затем «На берегах Леты»), она познакомила меня с уроженкой города Камень-на-Оби Лидией Винокуровой, бывшей хозяйкой модных салонов «Алтай» и «Фемина» в Шанхае, неутомимой труженицей, сохранившей до девяноста лет осанку и Стиль с большой буквы.

– Саша! Я решила создать новую форму декоративно-прикладного искусства, – однажды заявила Лидочка, когда я в очередной раз навестил ее в старческом доме. – Это будет единение спящих сокровищ Урала с драгоценными камнями Южной Африки!

В 94 года Лидочка хотела творить, любить, ходить на каблучках, утягивать талию, носить декольте, демонстрировать стройные ножки и мечтала вернуться в свой Камень-на-Оби, где в 1915 году появилась на свет. Лидочке хотелось создать модный совет, консилиум, куда она включала солиста «Мулен Руж» Владимира Балыбина, меня и себя.

– Саша, а сейчас будет показ мод! Садитесь на софу! – как-то раз объявила Лидочка и убежала в ванную переодеваться.

Первый образ, в котором она предстала передо мной, назывался «Каскады жемчуга». Это было длинное платье, украшенное по правому боку водопадом из жемчужных нитей. Лидочка как заправская манекенщица продемонстрировала его со всех сторон и объявила:

– А сейчас – следующий образ! – снова убежала в ванную и, спустя какое-то время, появилась в мерцающем золотом парчовом костюме.

Последний наряд назывался «Шанхайская легенда» и представлял собой полупрозрачное платье из муслина с вышивкой бисером и блестками. Чтобы в 94 года показаться в прозрачном платье, мало иметь стройную фигурку – необходим кураж. У Лидочки кураж был.

Лидочка была не только кутюрье, но и скульптором. В ее в студии возле Бельвиль стояли красивые мраморные изделия – стол, табуреты, барельеф. Все это она завещала в Музей декоративного искусства Франции, но, как мне стало известно, ничего туда передано не было, а жаль.

Несколько платьев мне удалось приобрести у Лидочки лично. Потомственная купчиха, она хорошо умела торговаться. Как-то я пришел к ней с дизайнерами Йозасом Статкявичусом и Кириллом Гасилиным. Мы изучили ее платья 1940-х годов, а когда я предложил цену, в ответ услышал:

– Сашенька, добавь двухсотенную – и они твои!

Большим подспорьем в моих изысканиях стала «Адресная книга русского дворянства за границей», которую мне одолжил живший в Бельгии граф Николай Апраксин. Так я смог выяснить, сколько в мире живет князей Трубецких, сколько Волконских, а сколько – Голицыных. По указанным в справочнике адресам я отправлял письма, напечатанные на дорогой гербовой бумаге с водяными знаками – как у французского президента. Мне объяснили: если хочешь, чтобы тебе ответили, письмо обязательно должно быть на гербовой бумаге.

Содержание было примерно таким:

«Я собираю информацию о русских модных домах за границей. В Доме „Тао“ работала княгиня Трубецкая. Кем она вам приходится и можете ли вы что-то о ней рассказать?»

Письма со своим вензелем, я запечатывал в красивые конверты с небольшим гербом Чичаговых, которые заказывал в Гонконге. И, представьте, практически ни одно письмо не осталось без ответа. Потомки моих героинь с большой охотой шли на контакт и делились информацией.

Лишь однажды кто-то в ответном письме довольно сухо поинтересовался, не поздно ли я решил разыскивать следы манекенщиц 1920-х-1930-х годов, ведь на дворе стоит год 1995-й.

Для того чтобы как-то упорядочить добытые материалы, я завел большие, как амбарные книги, альбомы-кляссеры, в которых при помощи дырокола и прошнуровки группировал сведения по темам – Дом моды «Китмир», Дом моды «Итеб», Дом моды «Ирфе», Дом моды «Арданс»… Потом садился за пишущую машинку и набирал единый текст о каждом из них. Если появлялась новая информация, действовал по методу, который моя подруга Алёна Долецкая назвала «нокле» – ножницы и клей: вырезал какое-то дополнение и подклеивал его к основной главе.

Не только первым читателем рукописи, но и ее первым редактором была моя мама, с 1988 года довольно часто гостившая у меня в Париже. Педагог по сценической речи, она очень тонко чувствовала слово, и я с радостью прислушивался ко всем ее правкам и комментариям. Она давала ценные советы, так как сама писала учебник по сценической речи и составляла словарь редких и забытых слов русского языка.

Всего на «Красоту в изгнании» у меня ушло десять лет жизни. Десять лет потребовалось на то, чтобы буквально по крупицам восстановить картину прошлого, собрать вместе все фотоматериалы, истории русских домов моды, сведения о судьбах художников, дизайнеров, манекенщиц, портних и вышивальщиц. Когда рукопись была готова, я задался вопросом: кто способен издать этот уникальный материал?