Сокровища кочевника. Париж и далее везде

С 1998 года «Красота в изгнании» была переиздана семнадцать раз, в том числе на иностранных языках. К примеру, в 2000-м она вышла на английском языке в Нью-Йорке и стала не только настольной книгой Карла Лагерфельда, но и бесценным подспорьем для будущих историков моды, учащихся в университетах США, Канады, Великобритании, Австралии. Частично «Красота в изгнании» переведена в Японии и Италии.

Интересно, что наименьший резонанс моя книга вызвала во Франции. Думаю, из ревности и национального снобизма. Французы не хотят допустить, что «какие-то русские» сделали что-то для великой французской моды. Но скажем правду – в парижском Музее моды и костюма во Дворце Galliera в 1998 году прошла выставка «Московские воспоминания» при участии моего Фонда. Там были выставлены платья из собрания этого музея, созданные русскими домами моды в 1920-е годы, описанные в моей книге.

По «Красоте в изгнании» был снят десятисерийный документальный фильм «Дуновение века», в котором я успел запечатлеть своих героинь – Лидию Винокурову, Тею Бобрикову, Людмилу Лопато…

К столетию революции – в 2017 году – дополненное новыми главами и иллюстрациями издание «Красоты в изгнании» вышло в цвете, да еще в двух томах. Несмотря на довольно высокую цену, тираж моментально разлетелся.

После «Красоты в изгнании» на книжный рынок хлынул целый поток литературы по истории моды и воспоминания ее великих создателей – Поля Пуаре, Мариано Фортуни, Чарльза Фредерика Уорта, Магги Руфф, Эльзы Скиапарелли. Многие из них были переведены и изданы в России при моем непосредственном участии. Именно поэтому сегодня так легко стать историком моды – есть все источники: написаны учебники, переведены книги, сняты фильмы… Все готово. Но первой ласточкой, я это знаю наверняка, стала моя «Красота в изгнании».

Югославия

Каждое лето школа «Эсмод» предоставляла мне двухмесячный отпуск, который нужно было где-то проводить. Больших денег у меня в первые годы эмиграции не было, и тогда я открыл для себя потрясающую страну – благословенную довоенную Югославию. Кроме того, что каникулы в этой стране были мне по карману, ездить туда можно было по единому проездному билету через красавицу Венецию. Так я познал эту «жемчужину Адриатики» и влюбился в нее на всю жизнь. Поезд из Парижа шел ночь, и уже утром я выходил на платформу вокзала Санта-Лючия. Аромат великолепного города, запахи моря, дурманящая воображение каждого эстета архитектура – таковыми были мои первые впечатления от Венеции. Оставив дорожную сумку в камере хранения, я весь день посвящал пешим прогулкам по городу, посещению дворцов, музеев, соборов и церквей, катался с опаской на вапоретто, наслаждался великолепным запахом каналов… Это было очень интересно и романтично! Но смеркалось, и надо было скорее возвращаться на вокзал.

Следующий ночной поезд доставлял меня в Любляну – красивейший город тогда еще единой Югославии. Меня восхитили эти роскошные дома в стиле модерн, мост с драконами и фонарями, здание оперного театра, балетную труппу которого некогда возглавляла русская балерина Елена Полякова, воспитавшая знаменитую балерину Мию Славенска… В Любляне также работал известный русский художник – эмигрант Борис Пастухов. У меня и сейчас хранятся несколько его прекрасных работ и вид словенского озера Блед с островным монастырем, – волшебная красота!

В Любляне я также проводил день, после чего снова садился в поезд, на этот раз до Загреба – города с готическим собором и более австрийским колоритом, с прекрасным Национальным театром, в котором тоже работала русская балерина, танцевавшая до революции в Большом, – изысканная Маргарита Фроман.

После Загреба был переезд в Белград. Там на вокзале какая-то старушка предложила мне снять у нее комнату. Я с радостью согласился и, оставив у нее свою сумку, отправился искать дом, где жила подруга моих родителей Мара Финци. Упредить Мару заранее о своем визите я не мог: у меня не было ее телефона. Но был адрес – улица Дерибаска, дом 21. Решил, что приду и оставлю записку.

Нужный дом нашелся неподалеку от импозантного здания Национального театра оперы и балета. К слову сказать, и в нем не обошлось без эмигрантов из России – в 1920-е годы его прима-балериной была москвичка Нина Кирсанова, но о ней я еще расскажу.

Мы вечно должны быть благодарны Королевству Югославия за то, что оно приютило так много беженцев из России в 1920-е и 1930 е-годы. После войны многие из них уехали в США и Южную Америку, но небольшое количество задержалось на Балканах.

Я нашел дом Мары Финци, но среди фамилий жильцов не обнаружил ее имени. Зато обратил внимание на другую знакомую фамилию – Богацинцевич. Светлана Богацинцевич была соседкой и подругой Мары, с которой они вместе приезжали в Москву и гостили у нас на Фрунзенской набережной. Я нажал на звонок напротив фамилии Богацинцевич и, дождавшись ответа, представился:

– Это Саша Васильев из Москвы!

– Ой, Саша, что вы делаете в Белграде? – это действительно была та самая очаровательная модница Светлана.

– Я приехал из Парижа и ищу нашу подругу Мару Финци.