Сокровища кочевника. Париж и далее везде

Я загорал, купался в совершенно прозрачном море, путешествовал по островам и изучал сербско-хорватский язык. В Белграде со мной по-сербски говорила ежедневно Мара, и я мало-помалу, заговорил на этом красивом славянском языке. Тогда же меня посетила интересная идея.

– Мара, а давай дадим объявление в газету о том, что я хочу купить для своей коллекции русские кокошники и старинные платья! – предложил я, вернувшись в Белград.

– А давай!

Мы дали объявление на сербском языке и отклик на него, надо сказать, был потрясающим. В самое ближайшее время я купил три платья 1920-х годов в стиле ар-деко, все они были выполнены в русском ателье мод в Белграде, у госпожи Воеводской.

Потом нам позвонила женщина и сказала:

– Очень странно, что кто-то интересуется русскими кокошниками, но я как раз продаю коллекцию.

Так я познакомился с семьей Милицы Йованович, потомков посла Сербии в Санкт-Петербурге, который задолго до революции, еще в самом начале ХХ века, вывез из России восемь кокошников XVIII века – с золотом, шитьем, потрясающими поднизями. Наследница посла, женщина интеллигентная и рафинированная, сказала, что у нее много других дворянских вещей. Правда, о цене мы сговориться не смогли. У меня после покупки платьев осталось слишком мало денег. Но прошел год, и эта дама еще раз позвонила Маре.

– Может быть, Александр все-таки хочет купить мои кокошники? Я переезжаю в Канаду и везти их туда мне совершенно не с руки.

Новая цена оказалась более щадящей. Да и я к тому времени чуточку разбогател. Ударили по рукам. Через лондонский банк в Париже я перевел необходимую сумму в Канаду, кокошники были переданы Маре Финци, а уже Мара, приехав туристкой в Париж незадолго до своей кончины в 1999 году, мне их привезла.

Заодно Мара устроила разбор моих последних театральных эскизов. Все обсудила и дала ценные советы на террасе знаменитого парижского кафе «Costes», где я очень любил бывать в молодые годы в компании сербского художника Вукома Величковича.

Именно благодаря Маре Финци я узнал, что в Белграде живет Нина Кирсанова, русская балерина, эмигрантка и создательница югославского балета, в прошлом – фаворитка Иосипа Броз Тито.

– Сколько же ей лет? – спросил я.

Мара ответила:

– Миллион!

– Как это – миллион?

– Ее возраст, – сказала мне тогда Мара, – теряется вдали сербской равнины и сливается с грядой черногорских гор.

Помню, с каким волнением набирал я номер Нины Кирсановой. Нет, она совсем не забыла русский язык, хотя проведенные за пределами России 65 лет не прошли даром: Нина Васильевна свободно говорила по-сербски, по-английски, по-французски и по-немецки.

После недолгих объяснений, кто я и где я, мы назначили свидание у нее дома на улице Сине Милошевич. Надо сказать, что имя Нины Кирсановой окружено было в Белграде неким ореолом таинственной славы. Чего только мне не пришлось о ней услышать: Ниночка Кирсанова – первая балерина-археолог, еще совсем недавно она ездила на раскопки в Египет. Ниночка Кирсанова – кинозвезда, еще совсем недавно она снималась в большой роли в югославской картине «Что-то между», где играла экзотическую хиромантку. Ниночка Кирсанова – фантастическая рассказчица, еще совсем недавно она выступила по белградскому телевидению и сразила всех необычайно светлым умом для своих преклонных лет; самим фактом, что Ниночка танцевала вместе с великой Анной Павловой; своим идеальным маникюром, тяжелыми кольцами и гастрольными сундуками с надписью: «Нина Кирсанова. Балет Анны Павловой». Их Нина Кирсанова позволила использовать в качестве декорации для той телевизионной передачи.

Квартира Нины Васильевны находилась в тихом патриархальном, похожем на одесский, дворике с кошками, цветами и бельем на веревках. Дверь в бельэтаже оказалась открыта, и на пороге меня встретила легенда балета. Это была уже очень пожилая дама в цветастом халатике и в огромных роговых очках с толстенными, как у старого телевизора, линзами. Ее рыжие волосы были накручены на бигуди и папильотки. Всем своим видом она напоминала Черепаху Тортилу.

Ее дед, немец, был солистом Императорского Большого театра. И Нина с детства страстно мечтала стать балериной. Однако отец, как часто бывает в театральных семьях, был категорически против: «Ни в коем случае, это сложная, зависимая профессия!» Несмотря на все уговоры родителей, Нина решила танцевать, и в один из сочельников, когда отец был в Москве, будущая прима-балерина двенадцати лет решила в знак протеста заколоться:

– Я взяла нож и пырнула себя в грудь. После этого моя мать-доктор вовсе не хотела со мной разговаривать.

Делать было нечего, родители отдали дочь в балетную школу Нелидовой и Собещанской.

Нина Васильевна рассказывала:

– За детей платили дорого, но учили хорошо. Уроки проходили на разных языках: в понедельник по-русски, во вторник по-немецки, в среду по-французски и так далее. Я закончила эту школу в 16 лет и поступила в музыкально-балетную школу Александра Шора. Однажды в школу пришли партнер Анны Павловой Лаврентий Новиков и хореограф Касьян Голейзовский, взяли мой адрес и меня ангажировали.