Сокровища Посейдона

– Хорошо, герр Дункель, – нервничая и дрожа голосом ответил Клаус. Грудь его наполнилась стужей, словно квартира зимой через раскрытую настежь дверь. Он потеребил правое ухо, сосредотачиваясь, ноги поставил поближе к креслу, чтобы можно было в любую секунду вскочить и пустить в ход кулаки, защищая себя – знал, с кем имеет дело! – Значит, так. Когда ваш сын Вальтер сменил господина Кугеля на вахте, он попросил у меня штурвал, чтобы я немного посидел на кресле и покурил сигару. Сигарой он угостил меня сам, я не выпрашивал…

– Я знаю Вальтера, Клаус, – все тем же тихим голосом проговорил Отто. – Говори дальше, так же подробно.

– Дальше… Когда мы закурили от моей зажигалки – свою ваш сын оставил в каюте и не хотел будить брата, отыскивая ее в темноте. Я спросил, есть ли у него дети. На это Вальтер сказал… – Клаус сосредоточился, напряг память, чтобы более точно передать разговор, – сказал, что у него нет ни матери, ни жены, а тем более детей. И добавил, что детей не будет вообще. Я рассказал о своей многолюдной семье, а потом уточнил, почему он не будет иметь детей? Простите, герр Дункель, я подумал о вашем сыне плохо. Плохо, как о мужчине, – вновь отвлекся Клаус на извинения, стараясь держать в памяти каждое произнесенное слово, понимая, что разговор для него лично может иметь скверные последствия.

Отто молча, взмахом кисти правой руки дал понять, что принимает эти извинения, но через время не выдержал и задал уточняющий вопрос с подтекстом:

– Вальтер пояснил, в чем причина? Почему у него не будет детишек? Что он сказал?

– Ваш сын ответил, что его жену… убили, – сказал и сжался, заметив, как у сенатора по щекам прошла нервная судорога.

– Вот как? Кто же убил его жену? – Отто пронзил рулевого таким взглядом, что Клаус невольно вспомнил пантеру перед прыжком – видел однажды эту зверюгу в диком лесу, едва не поплатился жизнью за свое неуместное любопытство. Увидел теперь глаза сенатора Дункеля и понял – одно опрометчивое слово, и он не поднимется из этого уютного кресла. Живым не поднимется, а мертвого выбросят за борт, это так же верно, как то, что его при крещении назвали Клаусом.

– Он не назвал никого, герр Дункель, – пошел на хитрость Клаус, стараясь говорить как можно спокойнее. Он мужественно выдержал поединок глазами с этим страшным человеком. – Не назвал и место гибели… Я не стал уточнять, подумал, может, в аварию попала его жена, или при первых неудачных родах скончалась… Мало ли в жизни случаев бывает подобные этим?

– Больше Вальтер ничего не говорил? – Глаза Отто Дункеля снова испытующе уставились на Клауса. Рулевой вытянул было затекшие ноги, но тут же снова поджал, как будто их могло обжечь ритмично врывающимся в каюту пучком желтого лунного света.

– Сказал, что пойдет на корму курить и думать. Отдал мне почти полную коробку сигар. Я ее не трогал, герр Дункель, она так и лежит в рубке, могу вернуть… Тогда я предложил Вальтеру складной стульчик. Он вырвал лист из судового журнала, объяснил, что напишет письмо. Кому? Не пояснил, хотя у меня и вертелся на кончике языка вопрос – кому можно писать из середины океана? И как такое письмо отправить домой? Вальтер прихватил со стола авторучку и ушел к шлюпке, а я встал к штурвалу, достал сигару и тоже закурил.

– Через сколько минут, примерно, разумеется, ты заметил… его отсутствие? – уточнил Дункель, пытаясь по лицу рулевого угадать, все ли говорит Клаус? Или утаивает что-то важное? «Скорее всего, что-то утаивает, из боязни за свою жизнь! Не может быть, чтобы Вальтер даже словом не обмолвился перед смертью, что за причина толкает его на самоубийство? Не открыл постороннему человеку, кто убил его Амриту? Что-то плохо верится… Человек должен был выговориться, прежде чем уйти из жизни…»

– Не менее двадцати минут прошло, герр Дункель. Он не мог бы пройти в каюту незамеченным мною, я все время смотрел вперед через лобовое стекло. Да и вахтенные моряки его увидели бы, они сидели у мачты, не спали. Я закрепил штурвал и решил позвать вашего сына – мне вдруг послышался странный вскрик и посторонний плеск у борта… Выглянул из рубки, позвал его два раза, громко позвал, но он не откликнулся. Когда обошел рубку – увидел пустой стульчик и надетую на уключину шляпу. С испугу едва не упал на палубу, потом снял спасательный круг, кинул за корму, снова крикнул, чтобы дать ему знак, если он вдруг упал по неосторожности…

Сенатор Дункель до хруста в суставах стиснул пальцы, а Клаус мысленно перекрестился, радуясь, что смекнул промолчать про фашистов, про то, что Вальтер предрекал смерть всей команде, «как только на солнце блеснет золото». Он теперь был уверен на все сто процентов, что к смерти жены Вальтера приложил каким-то образом свою железную руку и этот господин сенатор, по заверениям боцмана Майкла такой щедрый и отзывчивый к бедным людям…