Сокровища Валькирии. Правда и вымысел

Когда слегка очухался, вспомнил, что в Томск придется возвращаться не только за обрезом и лопаткой-талисманом – ведь и все рукописи там!

Купил билет на самолет, рассчитывая вернуться поездом, и было два дня свободных – как раз скатать на Песью Деньгу. Приехал почти счастливый, Олешка ждал. Опять стал материться, противно смеяться и даже в спину ткнул скрюченным пальцем – так больно, да я счастливым был, все вытерпел.

– В Москву гони, полоротый! – орал он. – Вытащи из него обоз! Я ж, умирая, знать хочу, бывает справедливость и на этом свете или нет ее? Или только на том? Или вообще нигде, так ее разэтак…

Ему давно уже были не нужны ни золото, ни камни-самоцветы, ни простые деньги-бумажки образца шестьдесят первого года. Я заикнулся, мол, сначала сгоняю в Томск, за рукописями и обрезом, еще и пошутил, дескать, нынче трудно без нагана, особенно на Урале.

Олешке я рассказал, как за мной охотились возле Манараги, но он отчего-то глянул тупо, обиженно замолчал. Показалось, сейчас дыхание переведет и вот уж тогда выдаст настоящую гневную и страстную речь. А он что-то вспомнил, залез на чердак и, как в первый раз, долго ходил там, что-то расшвыривая. Принес тяжелый суконный мешочек с таким видом, словно огреть по башке меня хотел, но сунул в руки.

– На, держи, хрен моржовый!..

Я понял, что это оружие, но глянуть не успел – Олешка отнял, выдернул из мешочка большой пистолет, размером и видом, как пистолет Стечкина, мгновенно, привычно передернул затвор и пальнул в пол возле моих ног. Что-то такое я ожидал и потому не дрогнул, а сказал спокойно, хотя от волнения в горле пощипывало:

– Не шали, дед. Я же приемы знаю.

И забрал пистолет. Игрушка была невиданная, английская, «Кольт автоматик» калибра девять миллиметров и выпуска аж девятьсот девятого года (не путать с револьвером), но будто новенький, почищенный и в меру смазанный, механика работала чисто, с приглушенным, сытым клацаньем идеально подогнанных деталей.

– Обрез ему, обрез. И куда ты с ним? – ворчал он с матерками. – Тьфу, ну вылитый Семен! Тот тоже ходил, будто в штанах навалено…

А самого распирала гордость…

На встречу с Николаем Петровичем Редаковым я поехал без кольта, даже без журналистского блокнота и какого-либо прикрытия, лишь первую свою книжку взял. Однако подстраховался на случай чрезвычайной ситуации – оставил у секретарши в журнале запечатанный конверт будто бы с деньгами для вымышленного знакомого из Вологды. Если он не зайдет в редакцию до семнадцати часов, значит, не успел и уехал, тогда пакет следует передать Викулову, который знает, что с ним делать. Там лежало письмо, где было указано, куда я поехал, к кому и что может произойти. Сергей Васильевич всегда мыслил быстро, четко и стратегически, разобрался бы мгновенно и принял меры.

Дача у младшего Редакова была в деревне по Рязанскому шоссе, на берегу Москвы-реки, по тем временам роскошная. Дом из желтого кирпича в два этажа, южные растения обвивают веранды, беседки и даже столбы, кругом розы цветут, фонтан брызжет, белым мрамором даже дорожки выстелены.

Вот куда пошел обоз!

Прежде чем подойти к кованой калитке, я походил по соседним улочкам, от реки зашел, со стороны соседских огородов – нет охраны. Заборчик хоть и кирпичный, но невысокий, территория дачи просматривается насквозь – эдакий мирный, уютный рай без единого архангела. По крайней мере на ловушку это не похоже, и хозяин чувствует себя совершенно уверенно, коли даже наблюдателей не выставил. Договориться о встрече с ним оказалось намного проще, чем я предполагал. В телефонном справочнике нашел Министерство финансов СССР, позвонил в приемную, представился писателем, и мне преспокойно дали телефон Редакова. Правда, время еще было мирное, полный застой 1984 года, ни мошенников, ни шантажистов, ни террористов и похитителей людей. Набрал его номер, опять представился, сказал, что хочу побеседовать. Он согласился сразу и о теме беседы не спросил, и получилось, что не я его напряг, а он меня, заставив гадать – может, по фамилии сразу понял, с кем имеет дело? Может, он каждый день с писателями встречается?

И место для беседы определил он – на своей даче, так сказать, в своих стенах…

Калитку не запер, ждал, и полное ощущение, был здесь один – высокий, плотный, сильный, мохнатые брови вразлет, разрез глаз типичный мордовский, нос длинный, губы тонкие – жесткий человек, в каких-то ситуациях безжалостный, а возрастом постарше моего отца будет. Ходил в спортивном костюме с лейкой, поливал взбороненную грядку у дома, что-то посеял. Меня почти не разглядывал, но все сразу увидел и, кажется, его смутила молодость, видно, ожидал писателя зрелого, а тут…

– Вы Алексеев? – спросил он безразлично.

Я поздоровался и протянул ему новенький билет члена Союза.

Редаков лишь скосил на документ глаза, в руки не взял.

– Любопытно… – Он задумался на секунду без всякого любопытства. – Я знаю писателя Алексеева. «Хлеб – имя существительное», «Ивушка неплакучая»…