Сокровища животного мира

Когда я появился перед ним верхом на суке, зверек сообразил, что лезет прямо в западню, и перебрался на верхнюю сторону сука, где и утвердился на четырех лапках, как положено всем животным. Он стал неуклюжим и совсем не таким уж очаровательным. Его большие ступни и кисти были вывернуты наружу, как у древнего старичка ревматика, а голова опущена — точь-в-точь как у разъяренного медведя. С расстояния всего в несколько футов я отлично видел пробор в шерсти вдоль его спины и ряд острых шипов, торчащих вдоль шеи. Я знал, что это выходящие наружу прямо через шкурку остистые отростки шейных позвонков, похожие на костяные иглы. Но тогда я еще не знал, что животное может управлять мохнатой шкуркой вокруг этих выростов, смыкая или раздвигая мех так, что шипы скрываются или обнажаются по его желанию. Не знал я и того, на что способно это животное, пока не увидел своими глазами.

Потто встал на задние лапки, сложив передние, как для молитвы, потом внезапно словно переломился пополам так, что голова оказалась спрятанной между согнутыми задними лапами. Если бы в тот момент на него кто-то напал, стремясь вцепиться ему в горло, то противник тут же был бы пригвожден к суку и изранен рядом длинных острых шипов. Видимо, так можно объяснить этот жутковатый дар природы.

Повторив свой удивительный трюк еще два или три раза, пока я осторожно подбирался поближе, разумный зверек повернулся кругом, соскользнул на нижнюю сторону сука и отступил в тыл с резвостью, которой трудно было ожидать. И вот что интересно: зверек, хотя и был размером с небольшую кошку, умудрялся держаться на нижней поверхности сука (толщиной с туловище человека) и даже передвигаться по нему — очень ловко и без видимых затруднений.

Зажав фонарь в зубах, я последовал за ним. Вскоре я заплутался в лабиринте гигантских сучьев, как вдруг догадался, что могу перебираться с дерева на дерево точно так же, как остальные лесные обитатели. Едва не выронив фонарь во время своих переходов, я натерпелся страху из-за того, что никак не мог дотянуться до единственной надежной опоры. Тем временем маленький потто скрылся в зеленой чаще. Тут я обнаружил, что спуститься не смогу: то дерево, на сук которого я перебрался, оказалось внизу совершенно гладким, без сучка и без задоринки, а до земли было больше сотни футов. Некоторое время я более или менее тщетно пытался добраться до переплетенных лиан, по которым мог бы спуститься на землю с достоинством, подобающим некоронованному властелину животного царства!

Еще не осуществив своего замысла, я почувствовал, что нахожусь в весьма неустойчивом положении, а сучья подо мной чересчур ненадежны и тонки. Настало время звать на помощь. Я издал пронзительный и максимально близкий к фальцету вопль — насколько только можно было позволить себе кричать без риска свалиться в кромешную тьму. Бен или Басси, я надеялся, услышат меня: по моим соображениям, они находились где-то поблизости. Однако я совсем упустил из виду то обстоятельство, что выстрелы смолкли довольно давно. Не услышав ответа, я испустил еще более визгливый клич.

В ответ вокруг меня поднялось громкое курлыканье, чириканье и треск. Зацепившись локтем за какие-то сучья, я нашарил в кармане фонарь и посветил вокруг. Я и не подозревал, что угодил в такую опасную переделку. На некоторое время это отвлекло мое внимание, но вскоре я заметил движение каких-то теней вокруг и обнаружил, что попал в самую середину стаи спящих или очень сонных мартышек. Из всех неожиданных и поразительных встреч встреча со стаей подвижных мартышек в их родной стихии, может быть, самая удивительная. Почти ежедневно мы видели, как эти животные проносились над нами, словно привидения, бросались врассыпную по своим поднебесным тропинкам, находясь неизменно вне досягаемости и в полной безопасности от всяких «земных» врагов вроде нас. Но вот они передо мной, ошеломленные и жалкие, жмурящиеся от яркого света и еще меньше приспособленные к неожиданному пробуждению, чем член солидного клуба, хвативший лишнего за обедом.

В темноте животные совершенно беспомощны. Они метались, повизгивая и хныкая; матери прижимали к груди младенцев, а крупные самцы решительно крушили ветви, пробиваясь неведомо куда, словно вдруг начисто лишились чувства ориентации. Многие прыгали по сучьям, резко опуская головы к передним лапам и осыпая меня щебечущей бранью, причем уши и кожа на голове у них отодвигались назад самым устрашающим, хотя и достаточно уморительным образом. Это были белоносые мартышки (Cercopithecus nictitans). Несмотря на то что я испытывал глубокий интерес к их жизни и привычкам, наше общение вскоре прервалось — подо мной стали подламываться ветки; снова пришлось зажать фонарь в зубах и срочно позаботиться о собственной безопасности.