Сокровище

- В этом – огромный смысл. Как и во всем Священном Писании.

- Нет, ну определенно, - не сдавалась Марина. – Здесь же говорится о какой-то программе действий.

- Да, - согласился командор. – Это пишет апостол Павел своему ученику Тимофею. Но как это приводит нас к сокровищу?

- Может, надо переставить слова или буквы?

- Да, - кивнул командор. – Переставляя буквы, мы получаем слова. Расставляя слова, получаем предложения. Люди занимаются этим уже очень давно. У кого-то в результате выходит «Дон Кихот».

В голосе Габриэля слышалось плохо скрываемое раздражение, и Марина начала нервничать. Она повернулась к Валентину – в поисках поддержки.

- Вы можете провести компьютерный анализ текста?

- Не проблема, - с готовностью отозвался Валентин. – Но мне нужно знать алгоритм. Возможно, это – только часть послания.

- Там больше ничего не было, - потупившись, тихо сказала Марина.

Ее уверенность куда-то улетучилась; похоже, триумф откладывался на неопределенное время.

Недовольный командор повернулся к Виктору.

- Почему вы не привезли сюда Библию?

Марина поспешила вмешаться.

- Потому, что это было не нужно.

- Откуда такая уверенность? – резко сказал командор. – Может, там что-то было под переплетом?

- Это – моя ошибка. Я сейчас привезу, - Виктор развернулся и направился к выходу.

Марина понимала, что в этом – нет никакого смысла; Виктор шел на уступки командору, чтобы предотвратить назревающий конфликт.

Она так же хорошо понимала, что в ее положении лучше промолчать, но интуиция – частью доставшаяся в наследство от отца, частью выработанная годами работы с историческими документами, - подсказывала, что пять еле заметных проколов тонкой иглой, - это вся информация, которую хотел оставить Павел Первый.

- Стойте! – воскликнула Марина, и Виктор остановился. – В этом нет смысла! Библия лежала в церкви, у всех на виду. Если бы Павел Первый хотел что-то спрятать, он бы замуровал это в стену.

Командор окинул Марину пристальным взглядом; он мысленно взвешивал ее слова и… Счел неубедительными.

- Привезите Библию! – приказал он Виктору.

- Нет! Не надо! – возразила Марина; настолько горячо, что командор на мгновение оторопел. Но – тут же взял себя в руки.

- Здесь командую я, - сказал он негромким, но настолько низким и густым голосом, что от его звука могли лопнуть камни.

Марина поняла, что сейчас – лучше всего немного отыграть назад.

- Простите! Я не пытаюсь оспаривать ваши приказы, - Марина склонила перед командором голову, как это делали остальные мальтийцы. – Я только хочу сказать, что это, - она показала на экран, - послание Павла Первого новому Великому Магистру. Не только послание, но еще и – испытание. Лишь самый достойный, расшифровав все ключи, сможет найти сокровище.

Командор немного смягчился.

- Думаю, вы правы. Я не могу это расшифровать. А вы?

- Дайте меня пять минут, - попросила Марина.

Марина застыла, глядя на экран. Одна глава, пять стихов. Что это?

Вдруг! Раздался голос отца.

- Не мудри! – сказал он. - Это же – просто. Как дважды два – четыре.

Марина просияла.

- Четыре! – громко воскликнула она, и все посмотрели на нее с удивлением.

2.

Единственное оконце выходило во двор; он был из той знаменитой породы «дворов-колодцев», описанной еще Достоевским; узкая комната напоминала шкаф; скошенный потолок, понижающийся от двери к окну, рождал у входящего впечатление, будто он лезет в кроличью нору, и вызывал немедленное желание встать на четвереньки и ползти вперед, к скудным тусклым лучам.

Категорическая ограниченность пространства будоражила рассудок и сообщала беспокойство телу: Мануэль метался от двери к окну и обратно; первые три шага – в полный рост, еще три – ссутулившись, последние три – пригнувшись, потом - взгляд в окно, унылое созерцание влажной серой стены напротив, разворот, три шага – пригнувшись, еще три – слегка ссутулившись, три – в полный рост, и – к двери, в беспокойстве прислушаться, не идет ли кто.

Юзеф, напротив, чувствовал себя превосходно. Он снял ботинки на каблуках-ходулях и прямо в одежде завалился на скрипучую кровать с панцирной сеткой, чьи удивительно скромные габариты выдавали принадлежность к девятнадцатому веку; и даже комковатость ватного матраса, пришельца из века двадцатого, ничуть не нарушала блаженного уюта.

- Ты нервничаешь? Почему? – спросил Юзеф.

Мануэль метнул в сторону кровати недовольный взгляд.

- Меня угнетает бездействие!

- Жаль. Бездействие – это самое нравственное деяние, которое ты можешь себе позволить.

- Ах, вот оно что! – возмутился убийца. – Значит, я для тебя – безнравственный? Грязный? Только потому, что выполняю всю черную работу?

- Согласись, это было предопределено, - парировал Юзеф. – Образом жизни, которую вели наши родители. Воспитанием. Образованием, которые мы получили, - он немного помедлил. – Которое я получил.

Мануэль громко засопел и выпятил нижнюю челюсть.

- Не надо выставлять меня недоумком!

- Нет, друг мой. Я и не пытаюсь, - с неожиданной мягкостью отвечал иезуит.

- Тогда о чем же ты говоришь? – Мануэль был несколько сбит с толку.