– С удовольствием, капитан, – отвечал сам дон Пабло, – но с условием, что обедать вы будете у меня.
– Решено, – прокричал флибустьер. – А для большей безопасности мы ляжем в дрейф на время наших взаимных посещений.
– Итак, до встречи! – крикнул капитан.
Через пять минут Пабло де Сандоваль вместе со всеми своими офицерами, кроме тех, кто стоял на вахте, спустились в шлюпку, которая отчалила от корвета и на веслах направилась к каравелле.
– Кажется, рыбка клюнула, – пробормотал Дрейф с хитрой усмешкой крестьянина-нормандца.
Оба судна между тем встали неподвижно, слегка раскачиваясь.
Дрейф принял капитана корвета со всеми полагающимися его чину почестями, а также был чрезвычайно учтив с остальными офицерами.
Завтрак накрыли под тентом на верхней палубе. Туда Дрейф и повел своих гостей. Вскоре все уже сидели за столом и отдавали должное еде. Один только хозяин, под предлогом расстройства желудка, ни к чему не прикасался, но при этом расточал любезности направо и налево, благодаря чему за столом царило величайшее оживление. Время текло незаметно. Однако под конец завтрака офицеры с корвета «Жемчужина» и сам капитан Сандоваль почувствовали непонятную тяжесть в голове, их стало непреодолимо клонить ко сну, веки их налились свинцом, и глаза, несмотря на все усилия держать их открытыми, так и смыкались.
Дрейф как будто ничего не замечал, он становился все любезнее и оживленнее, но расточал свое остроумие даром: вскоре из сидящих за столом не спал он один, а все его гости уснули мертвым сном.
– Отлично! – пробормотал он. – Часа на четыре они полностью отключены, времени у меня полно.
Пока Дрейф угощал офицеров корвета, боцман ухаживал за матросами и гребцами шлюпки. Этих сведений вполне достаточно для того, чтобы читатель мог представить себе последствия.
Капитан свистнул, и, заслышав сигнал, двадцать хорошо вооруженных человек в парусиновых голландках[43]
тут же сошли в баркас, куда предварительно были опущены два бочонка. Лейтенант, отодвинув занавеску, заглянул под тент.– Все готово, капитан, – сказал он Дрейфу.
Дрейф вышел из-под тента, спустился по трапу в баркас, и тот по его знаку направился в сторону корвета.
Шлюпка, в которой прибыли испанские офицеры, следовала за баркасом, но за веслами сидели гребцы с каравеллы.
Дрейф вскочил на палубу и раскланялся с офицером.
– Я привез вам боеприпасы, – весело сказал он.
Две бочки вмиг очутились на палубе корвета. Испанцы ни о чем не подозревали.
– А где же капитан? – спросил офицер.
– Сейчас будет, – ответил, смеясь, Дрейф.
Действительно, в эту минуту к корвету причалила шлюпка.
Не прошло и пяти минут, как пятьдесят флибустьеров выстроились на палубе корвета.
Офицер встревожился, не видя ни своего капитана, ни товарищей.
– Что это значит? – спросили у Дрейфа.
– Это значит, – грубо ответил флибустьер, – что я – капитан Дрейф и имею честь захватить этот корвет от имени Береговых братьев. И стоит тебе только шевельнуться, – прибавил Дрейф, приставив пистолет к горлу офицера, – я застрелю тебя. Ну, ребята, за дело!
Матросы открыли бочки, в них был порох.
Флибустьер выхватил пистолет и прицелился в одну из бочек.
– Сдавайтесь, испанские собаки! – крикнул он испанским матросам, толпившимся на палубе. – Сдавайтесь, или – клянусь Богом! – я взорву этот корабль!
О сопротивлении нечего было и думать. Испанцы упали на колени. Флибустьеры связали их, точно баранов.
Таким образом Дрейф захватил судно, не пролив ни одной капли крови. Он сиял от радости.
Доблестный Береговой брат прибегал к жестокости только тогда, когда это неизбежно требовалось для пользы общего дела. Обычно, как мы, конечно, понимаем, он был кроток, точно ягненок, и добровольно не убил бы и мухи.
Испанский корвет, так быстро и ловко захваченный, оказался просто подарком судьбы. Экипаж Дрейфа был в полном восторге от проведенной операции. А репутация самого капитана достигла в глазах команды невиданных высот: ясно, что с подобным человеком можно было пускаться на любую авантюру.
Флибустьер обосновался на корвете, оставив на каравелле всего десять человек под командой своего лейтенанта. Потом, торопясь поскорее избавиться от многочисленных пленников, он поставил паруса и направился к бухте реки Гуайякиль.
Можно представить себе изумление и отчаяние дона Пабло Сандоваля, когда он наконец очнулся от мертвого сна и узнал, что произошло. Но поправить дело было невозможно, и ему пришлось мириться со своим несчастьем. При этом он, разумеется, поклялся самому себе, что при первой же возможности жесточайшим образом отомстит флибустьерам.
Между тем два судна быстро шли при свежем ветре по направлению к Гуайякилю. Остановившись против бухты, Дрейф приказал выкинуть испанский флаг и потребовал лоцмана.
Через час лоцман был на корвете. Дрейф вручил ему письмо на имя губернатора и, очень учтиво попросив его поторопиться, отправил обратно после того, как показал своих пленников, перевязанных на манер охапок хвороста. При этом у пленников был глупый вид лисиц, поднятых на смех курами.