Сокровище, которое дремлет в тебе

Она принялась думать о Жереми, о своих советах, переменах в жизни прихожан и достигнутых успехах. Конечно, пари она не выиграла, до сотни прихожан на воскресной мессе было еще далеко. Зато много народу приходило к исповеди.

Важно, что Жереми расправил плечи, расцвел, выполняя свою миссию, а ведь именно это было ее целью. Ей чрезвычайно понравилось направлять свою энергию и изобретательность на службу делу, совершенно ей чуждому. Ведь она, атеистка, с детства была пропитана духом антиклерикализма. Она подумала об Иисусе и его обезоруживающих речах, которые, однако, при его жизни достигли цели, и люди за ним пошли.

– А что, если он был самозванцем? – как-то спросила она Жереми. – Ведь в то время их было пруд пруди, и все норовили выдать себя за мессию, которого ждут евреи…

Он не обиделся, а рассмеялся:

– Грядущий мессия должен обладать чертами воина. Время тогда было жестокое, и сила ценилась высоко. А тут появляется Иисус и говорит людям: «Любите друг друга». Сегодня эти слова могу показаться тебе банальными, но перенеси их в ту эпоху – и увидишь, насколько они выбивались из контекста, были революционными. Они противоречили всему, что тогда хотели услышать. Говоря такое, Иисус сильно рисковал: Его могли скорее прогнать, чем полюбить.

Если Он не был самозванцем, рассуждала Алиса, значит был мудрецом, харизматичным мыслителем. Но может ли мудрец давать такие ошеломляющие наставления: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую»?

В зале вокруг Алисы нарастало напряжение, профсоюзный делегат нервничал, люди шумели. Чувствовалось, что к сцене вот-вот покатится волна злобы.

…Обрати к нему и другую… Как Иисус мог привлечь столько народу такими речами?

В адрес гендиректора уже полетели ругательства. Долго сдерживаемый гнев начинал прорываться наружу. Ситуация грозила войти в штопор…

И вдруг Алиса ощутила нечто странное. Словно какая-то мысль рвалась наружу, минуя голову, прямо из глубины души.

Какая-то внутренняя сила толкала ее поступить так, как требовало абсурдное наставление.

И чем ближе был момент эмоционального взрыва, тем сильнее она ощущала потребность действовать.

Это становилось невыносимым.

И тогда, несмотря на страх, который всегда сковывал ее, когда приходилось говорить перед публикой, Алиса встала и подняла руку в шуме неразберихи:

– Разрешите, пожалуйста!

В результате ее заметили. Как ни странно, все затихли, когда она обратилась к генеральному директору:

– В прессе мы прочли: вы подтверждаете, что действительно заслужили премию. Поскольку вы так говорите, значит так оно и есть.

Алиса заметила, как к ней обратились сотни осуждающих взглядов.

– Раз эта премия заслуженна, мы все должны урезать доходы, чтобы вы могли себе ее позволить.

По залу прокатился гул протеста и неприязни. Алиса физически ощутила груз непонимания и упреков в предательстве. Взгляд ее встретился с гневным взором профсоюзного деятеля.

Директор неподвижно застыл на сцене.

В наступившей тревожной тишине она продолжила:

– Я официально прошу вас уменьшить мне зарплату, чтобы приумножить вашу.

Все оцепенели от изумления.

Гендиректор раздраженно скривился и пожал плечами.

Алиса покинула свое место и пошла по центральному проходу к сцене. Со всех сторон на нее смотрели враждебные лица. На них было написано отвращение. За ней катилась волна неодобрительного шума.

– Вы ее заслужили! – крикнула она начальнику, нащупав в себе искреннюю интонацию.

Он сделал шаг, чтобы уйти.

– Подождите!

Казалось, он на секунду заколебался. И она этим воспользовалась.

– Не убегайте же!

Теперь он уже не мог уйти, чтобы не прослыть трусом.

Он остановился и повернулся к Алисе, а та уже подходила к ступенькам. Наконец она поднялась на сцену.

Ослепленная прожекторами, она сделала несколько шагов к директору, раскрыла сумку и стала в ней рыться. Поль всегда подтрунивал, когда она не могла что-то отыскать в собственной сумке.

В зале наступило пугающее молчание, на нее смотрели пятьсот человек. Она чувствовала их осуждение, их презрение…

Эти проклятые лампы только слепили глаза, а вот донышко сумки осветить не могли.

Наконец она нашла бумажник и в спешке открыла. Нашарив банкноту в пятьдесят евро, она протянула начальнику:

– Вот, примите мой взнос на оплату ваших заслуг.

Тот явно был потрясен: он попятился, лишенный пути к отступлению, почти парализованный таким оборотом дела.

Тогда Алиса повернулась к залу и крикнула:

– Призываю всех последовать моему примеру! Подходите!

Наступила звенящая от напряжения тишина, словно каждому требовалось время, чтобы выйти из ступора и осмыслить, что произошло. Потом Алиса почувствовала, как атмосфера поменялась. Ветер подул в другую сторону.

Несколько мгновений спустя сцену уже штурмовали сотрудники, которые размахивали банкнотами и банковскими чеками перед лицом красного от стыда генерального директора. Люди все шли и шли, вскоре сцена почернела от их наплыва. Толпа окружила гендиректора, ошалевшего от криков, вспотевшего под жарким светом прожекторов. Отбиться от всеобщего порыва обостренной щедрости он был неспособен.