Сокровище, которое дремлет в тебе

Отныне она жаждала разгадать таинственные поучения Иисуса, прежде всего – самые странные и непостижимые, ведь именно в них скрывались невероятные истины и откровения. Возможно, Иисус говорил притчами потому, что хотел выразить необычайное, и теперь Алиса хотела расшифровать это любой ценой.

Она подошла к дому отца и увидела, что калитка открыта. Старик возился на грядках, нахлобучив соломенную шляпу.

– Милая! – воскликнул он, обернувшись. – А я тебя ждал.

Она поцеловала его, придвинула поближе старый кованый железный стул, выкрашенный в нежно-зеленый цвет, и уселась в тенечке под старой орешиной. На маленьком круглом столике лежали секатор и срезанные розы. Отец остался стоять, опираясь на лопату.

– Ну как ты? – спросил он.

– Очень жарко, и в поезде не работал кондиционер. А ты?

– Отлично.

Она сообразила, что обычно мало интересовалась его делами, машинально спрашивала, что нового, уклончиво отвечала на расспросы. Это что, была простая вежливость?

Она спокойно следила глазами, как отец снял садовые перчатки и положил на стол. Его лицо, сточенное резцом времени, казалось, хранило отпечаток прожитых лет, как радостей, так и невзгод.

Он куда-то ушел и сразу вернулся, неся маленькую вазу с водой, и поставил в нее розы.

– Это очень тяжело – стареть? – осторожно спросила Алиса.

Он улыбнулся:

– Конечно, старость приносит невзгоды, но все же я чувствую себя куда счастливее, чем в двадцать лет.

Она нахмурила брови:

– Ты мне никогда не рассказывал, что в молодости тебе тяжело жилось.

– Ну, не особенно тяжело.

Алиса вгляделась в него:

– И ты сейчас счастливее, чем тогда? Правда?

– Совершенно точно.

– Но у тебя ведь ослабло зрение и слух… Ты все время говоришь, что память уже не та…

– Конечно.

– И постоянно ищешь слова…

– Да.

– Тебе приходится отдыхать после часа работы в саду.

– Ясное дело.

– Что даже шум тебя утомляет…

– Все так, но это не мешает мне быть счастливее, чем в двадцать лет.

Алиса глядела на него с изумлением.

– А как ты это объясняешь?

Он улыбнулся, пододвинул себе стул и положил на стол соломенную шляпу.

– Видишь ли, возраст позволил мне освободиться от моих химер, жить в настоящем мире. А реальная жизнь гораздо счастливей, чем воображаемая.

– От твоих химер?

– Они сами, одна за другой, исчезали с возрастом.

– Я не совсем понимаю…

Он глубоко вздохнул.

– Со временем мы понемногу избавляемся от всего, что составляет несчастье для молодых: от красоты, физической силы, успешности и даже отчасти от интеллекта. Мы утрачиваем ту фору, что дается нам в двадцать лет.

Алиса вдруг испытала настоящий шок, поняв, что у отца что-то случилось с головой. На нее словно резким движением набросили пелену печали. Как могла она до сих пор этого не видеть? Слишком зацикливалась на себе, несомненно. Она почувствовала, что вот-вот расплачется. А вдруг это болезнь Альцгеймера?

– Папа, как ты… себя чувствуешь?

– Прекрасно. А что?

– А ты… можешь повторить все, что только что сказал? Кажется, ты оговорился.

– Я сказал, время освобождает нас от всего, что составляет несчастье для молодых: от силы, от красоты, от…

– Папа, пожалуйста, соберись. Ты не мог сказать такое…

Он рассмеялся:

– Слушай, может, перестанешь вести себя так, словно я во власти старческого слабоумия?

Алиса силилась улыбнуться, хотя догадывалась, что ее отчаяние видно за полкилометра.

– Папа… ты ведь прекрасно знаешь, что красота, сила, успешность не делают людей несчастными. Все… совсем наоборот. Видишь, мне далеко не двадцать лет, а ощутить себя счастливой мне как раз мешают моя внешность, неудачи, неумение быстро и метко ответить…

Он улыбнулся:

– Конечно, все так думают в твоем возрасте.

Она вздохнула:

– Я ни разу в этом не сознавалась, но, когда была подростком, я ненавидела тебя за то, что унаследовала твой нос. Считала, что он великоват.

Тут он уже расхохотался:

– Хорошо еще, что тебе не передалась моя лысина!

– Папа, есть серьезные исследования, доказывающие, что красивым людям легче найти работу, получить высокую должность. Что они успешнее. То же самое с ростом: чем выше человек, тем легче ему все удается. Это обосновано социологами, папа… Ну что ты смеешься?

– А на что тебе высокая должность или успех, если ты несчастна?

– А почему ты считаешь, что красота или эти свойства, которым все завидуют, делают людей несчастными?

Он медленно откинулся на спинку стула.

– Наконец-то хороший вопрос.

Алиса наморщила лоб. Ее досаду постепенно сменяла спокойная уверенность в разумности речи отца. Он глядел на нее с улыбкой.

– Пойди-ка поищи, там должна быть бутылочка бургундского, которую я припас в холодке к твоему приезду. И прихвати что-нибудь погрызть.

Алиса вышла и вернулась с блюдом, полным всякой всячины для аперитива.

Отец взял бутылку и раскрыл штопор швейцарского ножа.

– «Макон-шантрэ», вино Филиппа Валетта… Он страстно увлечен натуральными винами, занимается ими двадцать лет и овладел этим искусством в совершенстве.

Он плеснул немного вина себе в бокал, повертел его в пальцах и поднес к носу. Алиса заметила, как радостно сверкнули его глаза.

Потом он отпил маленький глоточек, лицо просияло от удовольствия.