Она изо всех сил старалась сдержать ярость, отчего губы задрожали, голос стал тонким и сиплым.
– И нанести на лицо несколько слоев крем-пудры…
– Крем-пудры…
– Смешать и нанести все тени на веки…
– Тени…
Она уже не различала своего голоса, настолько он стал невнятным.
Почему этому извращенцу и садисту позволили служить в Клюни? Она ощущала себя скороваркой, у которой до предела завинтили крышку.
– Три слоя туши на ресницы, один на другой.
Куда смотрит епархия?
– И четыре слоя помады на губы…
– Но это уже ни в какие ворота не лезет! – взорвалась она. – Представьте меня на минуточку в таком виде! Я же задохнусь! Если я все это напялю, меня даже видно не будет!
Голос отдавался и в церкви, и в голове.
Священник ничего не ответил.
Абсолютно ничего.
Она покинула исповедальню в полной растерянности, совершенно сбитая с толку. Остаток дня она провела, закрывшись дома. Последние слова без конца крутились в голове:
Вечером, сидя за рюмкой настойки перед почти опустевшей бутылкой, когда давление снова упало, она размышляла о словах, что сорвались с губ в минуту ярости.
Отстраниться от себя.
Чем больше хлопочешь о внешности, тем сильнее удушаешь сущность.
25
Смотреть на радостную мордашку Тео было одно удовольствие. Уютно устроившись на бирюзовом стуле, опираясь локотками на металлический столик цвета фуксии, он уплетал шарик персикового мороженого, такой огромный, что не умещался в рожок.
Алиса обожала мороженицу «У Луизы» возле старых ворот аббатства. С уличной террасы, устроенной прямо на бугристой старинной мостовой, среди обломков золотистого, разогретого жарой камня, открывался замечательный вид на залитые солнцем развалины.
Алиса спокойно потягивала кофе, когда заметила ту самую пару из Шароля, которая разыскивала в субботу Жереми.
– Ох, как нам повезло, – сказала женщина. – Мы как раз вас искали.
– Меня?
– Мы опять не застали отца Жереми, к тому же наша просьба не совсем обычная… Нам сказали, если обратиться к нему через вас, проще будет его уговорить.
Алиса удивилась:
– Кто вам это сказал?
– Одна женщина на паперти.
– Понятно. Но вам не нужна поддержка, чтобы договориться об обряде крещения…
Женщина чувствовала себя явно неловко и взглядом искала поддержки у мужа. Но тот смотрел себе под ноги.
– На самом деле кюре Шароля отказался крестить нашего ребенка, тогда мы обошли все окрестные деревни, где есть церкви.
– Он отказался? Это еще почему?
Женщина снова кинула взгляд на мужа, надеясь на подмогу.
– Видите ли, когда мы крестили старшего, кюре взял с нас обещание научить его катехизису. А мы… не смогли. Это не наша вина: он сам не желает. Мы с ним говорили, пытались его заставить. Но он не хочет. Ну, не бить же его… Но кюре сказал, что в таком случае не станет крестить младшего.
Алиса спросила себя, что же мешает кюре провести обряд. Очевидно, пара что-то скрывает.
– Но на этот раз, – продолжала женщина, – кюре окрестных приходов тоже отказались, потому что якобы все в курсе, понимаете? Нас загнали в угол…
Алиса вздохнула:
– Вы действительно полагаете, что его надо крестить?
Оба вытаращили глаза.
– Ну конечно… Мы твердо решили! – сказала женщина.
– Если он останется некрещеным, это будет ужасно, – поддержал ее муж.
Алиса не понимала, что в этом страшного, но они вели себя так искренне, что она была тронута.
– Я поговорю с отцом Жереми, – сказала она.
– О, спасибо!
Ей показалось, что оба собираются упасть перед ней на колени.
– Я убеждена, что он согласится, – прибавила она, чтобы их успокоить.
– Правда?
– Я так думаю.
– О, спасибо, спасибо!
– Не стоит благодарности.
– Но вы нам обещаете, да?
Алиса посмотрела на них. Вид у них был умоляющий, они снова трогательно держались за руки. Она кивнула.
Вышагивая вдоль высоких окон кабинета, епископ нервно крутил кольцо с аметистом вокруг безымянного пальца. За окнами небо заволокло облаками, поднялся ветер, скоро наверняка разразится обещанная гроза. Ветер уже принес ее запах.
– До сих пор вы проявляли необычайное терпение, монсеньор, – сказал викарий.
Он стоял перед епископом, держась, как всегда, очень прямо. Несмотря на молодость, волосы у него уже поседели, а на лице застыло жесткое и непримиримое выражение.
Епископ не ответил.
Он всегда благосклонно относился к известным свободам в своих приходах, но отец Жереми действительно зашел слишком далеко.
– Он к нам не прислушивается, – настаивал викарий, поджав губы.
В окна застучали первые капли дождя, над самой землей в стремительном балете кружили ласточки.
Епископ перебрал в уме полученные свидетельства. Все сходились в одном: отец Жереми впал в заблуждение…
– Мы должны проявить настойчивость, – сказал епископ. – Постарайтесь его уразумить.
– Напрасный труд. Он совершенно не считается с нашими советами.
Дождь полил как из ведра. С ближнего луга галопом рванули жеребята.
– Иисус советовал возвращать заблудшую овцу в стадо, – сказал епископ.
– Но она не желает возвращаться в лоно Церкви, монсеньор.
Епископ вздохнул. По всей видимости, викарий прав.