Сокровище тамплиеров

— Давай-ка я попробую объяснить по-другому. Я говорю об истинах, которые поведали мне наши братья из ордена Сиона, когда я был удостоен посвящения в братство. Об истинах, оставшихся неизменными с тех пор, как двенадцать столетий назад наши предшественники бежали из Иерусалима, спасаясь от ярости римлян, и лживая, безбожная «правда» Рима над ними восторжествовала. И вот теперь, более тысячи лет спустя, мы с тобой вновь находимся на земле предков — и вновь имеем дело с яростью Рима, пусть иной, обновлённой, но всё же римской версией истины. Все мы, члены братства, поклялись следовать определённым обетам и установлениям, чтить некие древние заветы, и это должно даровать нам возможность неизменно с честью исполнять свой долг и свои задачи. Причём предполагается, что с момента своего возникновения и эти обеты, и эти задачи остаются незыблемыми. Но взгляни сейчас на Римскую церковь. В ней нет ничего незыблемого, Андре. Всё — любое предписание, любое правило, любой догмат, любая обязанность — меняется по воле того, кому удастся захватить власть. Чтобы не ходить далеко, вспомним об основании нашего ордена Храма девяносто лет тому назад. До его основания, на протяжении тысячи лет сама мысль э том, что священники и монахи могут сделать своим ремеслом убийство, была бы предана анафеме. Но пришло время — и клирики, создавшие наше братство, коренным образом изменили это представление, ранее казавшееся незыблемым. Замечу, изменили к немалой личной выгоде. Всё, что для этого потребовалось, — поменять местами некоторые постулаты да пересмотреть взгляды на волю Господа, которую выражают и истолковывают его служители. Но раз так, ничто в Римской церкви не абсолютно... Ты поспеваешь за ходом моей мысли?

Сен-Клер кивнул.

— Вполне. Только понятия не имею, к чему ты клонишь.

Лёгкая улыбка промелькнула на лице Синклера, слегка смягчив его серьёзное выражение.

— Да я и сам понятия не имею. Но полагаю, нам обоим не помешает найти новые ориентиры. Я осознал это, когда по твоему голосу понял, как ты относишься... Какое отвращение вызывает у тебя то, как Ричард обошёлся с пленными мусульманами.

Сен-Клер лишь слегка покачал головой да понизил голос.

— «Отвращение» — слишком мягко сказано. У меня просто нет подходящих слов, чтобы выразить, что у меня на душе. Но чувства, которые кипят во мне, очищают меня. Во всяком случае, я на это надеюсь. Но между нами, Алек, не должно быть недопонимания или лжи. Ричард не просто «дурно обошёлся» с пленными мусульманами. Он перебил их, и место убийства до сих пор пропитано кровью. Он истреблял их тысячами, причём по единственной причине — желая сорвать на них досаду и показать Саладину, что раздражён поведением султана.

— Ричард — твой сюзерен, Андре.

— Нет, кузен, я больше не вассал Ричарда. Вассальные отношения между нами закончились, когда я стал тамплиером. Ты это прекрасно знаешь, потому что точно так же прекратил отношения со своим сеньором. Сам Ричард пожелал, чтобы я вступил в Храм, и, делая это предложение, прекрасно понимал: если я стану тамплиером, он потеряет право на мою службу и верность. Так и произошло. Ричард Плантагенет больше не может требовать от меня исполнения вассального долга. Но даже тогда он проявил двуличие, подбивая моего отца принять участие в Великом походе... Но не потому, что нуждался в нём. Мессир Анри Сен-Клер не обладал никакими особенными навыками и достоинствами, Ричард Английский мог бы где угодно найти другого главного военного наставника. Нет, простая и неприглядная истина заключается в том, что Ричард вообразил — или ему нашептали, — что мессир Анри должен отправиться с ним на войну в качестве щита. Да, из отца получился прекрасный щит против любимого сподвижника Генриха Второго, маршала Англии Уильяма, который якобы угрожал Ричарду. Эта мысль засела у Ричарда в голове и мгновенно превратилась в его непререкаемую волю, против которой мой отец был бессилен...

Синклер, должно быть, заметил, как изменилось выражение лица Андре.

— Ты что? В чём дело?

Сен-Клер поднял руку, упреждая дальнейшие вопросы.