Сокровищница ацтеков

Громкий разговор, в котором преобладали женские голоса, внезапно стих, когда мы вошли во двор: по движению и шелесту занавесок, повешенных перед дверьми комнат, мы догадались, что служим предметом любопытства обитателей дома. На зов Тицока вышло несколько слуг, которым он приказал приготовить для нас пищу, после чего нас отвели в просторную комнату в углу двора, превосходно устроенную для купанья. Здесь находился большой каменный бассейн, футов двадцать в квадрате, с углубляющимся дном, так что его глубина, начиная с двух футов, доходила почти до пяти; бассейн был наполнен свежей проточной водой и в занимаемой им части комнаты не было потолка, а синело ясное небо. Каменный пол устилали прекрасно сплетенные циновки, по стенам на гвоздях висели бумажные полотенца, а в каменных сосудах лежали свежие куски мыльного корня, который употребляется индейцами в Новой Мексике. Тицока, по-видимому, удивило, что мы предпочли искупаться поочередно, а не вместе; но он был слишком вежлив, чтоб позволить себе какие-нибудь возражения по поводу наших странностей. Только Пабло, мывшийся после всех, затащил в ванну Эль-Сабио; он тщательно расчесал ему щеткой длинную шерсть и ослик сделался гладким на диво. Освежившись купаньем, мы были очень рады отличному угощению, поданному нам в прохладной тени веранды, окружавшей двор. Наш обед происходил отчасти на римский лад, так как столом служила большая каменная глыба, немного поднимавшаяся над полом, и мы разлеглись вокруг нее на матах, облокачиваясь на подушки, сплетенные из тростника. Пища была превосходной – маленькое млекопитающее из породы оленей, но не больше зайца, зажаренное целиком; птицы вроде перепелов, приготовленные очень вкусно; маленькие кексы из маиса, более похожие на те, которые готовят наши южные негры, чем на испанские тортильяс; затем подали нечто похожее на сладкий мармелад и апельсины, манго, бананы и другие фрукты, свойственные жарким землям Мексики. Эти плоды были гораздо сочнее мексиканских, что, как мы узнали после, обусловливалось их особенной культурой. К обеду подавали одну воду и лишь во время десерта принесли небольшой кувшин с каким-то крепким напитком, чрезвычайно холодным и превосходного пряного вкуса. Тицок предупредил нас, чтобы мы пили его умеренно. И в самом деле, выпив всего полчашки, я почувствовал такую теплоту во всем теле, такое ощущение довольства, что совершенно размяк. Но сам Тицок не придерживался меры и, вероятно, поэтому с большой откровенностью принялся беседовать с нами о серьезных вещах, тогда как в нормальном состоянии был очень сдержан.

– Спросите полковника, позволит ли он мне выкурить трубочку, профессор, – сказал Янг после обеда.

Мне также хотелось курить, да, вероятно, и Рейбёрну не меньше моего. Поэтому я спросил позволения хозяина за всех нас; но к моему удивленно – так как я воображал, что все первобытные расы в Мексике курят табак – Тицок, очевидно, не понял, чего мне нужно. Но, сообразив, что я чего-то желаю от него, он любезно дал свое согласие. Пока мы набивали трубки, ацтек с любопытством наблюдал за нами. Когда же мы вынули из карманов спички и добыли огонь, он вскочил на ноги в непонятной тревоге и смотрел на нас скорее с благоговением, чем со страхом. Его голос прерывался и он дрожал всем телом, когда спросил нас:

– Разве вы дети Чак-Мооля, бога огня, а вместе с тем избранные слуги Гуитцилопохтли, прозванного ужасным, что вам доступно то, что делает у нас только верховный жрец Итцакоатль?

Оба мы с фра-Антонио с восторгом прислушивались к этим словам, которые подтверждали давнишний спорный вопрос: был ли Чак-Мооль идолом; теперь же он решался в пользу гениальной гипотезы знаменитого ученого, сеньора Чаберо. Однако в данную минуту было бы некстати заниматься этим предметом с археологической точки зрения; нам понадобилось много такта и находчивости, чтобы успокоить Тицока. Насколько это было возможно – а мы вдруг поняли, как трудно выразить на языке нагуа многие понятия, мало-мальски выходящие из сферы обыденной жизни, – мы объяснили ему, каким образом делаются спички, наглядно показывая, как вспыхивает огонь от трения, чего можно достичь также, потирая два обыкновенных куска дерева один о другой. Положим, это объяснение было не вполне точно, но, по крайней мере, доступно ацтеку; он понемногу успокоился и занял прежнее место, после чего осушил залпом целую чашку крепкого пряного ликера. Эта порция окончательно развязала ему язык, и он до того расхрабрился, что взял спичку в руки. Но даже и теперь бедный дикарь прикасался к ней с благоговением; потом он вынул из мешочка, висевшего у него на шее, обгорелый остаток другой спички, который долго сравнивал с нашими.

– Так это то же самое? – спросил он наконец, сложив вместе целую спичку с обгоревшей и показывая нам.

– Конечно, то же самое, – отвечал фра-Антонио, – откуда же у тебя этот кусочек, который ты бережешь так аккуратно?