Соль

В темноте туннеля Арман утыкается носом в ткань рубашки, подтянув колени к лицу, а пары копоти постепенно просачиваются в вагоны. Пассажиры кашляют и харкают, кричат дети, и матери прижимают их к груди. Очень скоро становится невозможно дышать. Все пыхтят, задыхаются, ловят ртом воздух у самого пола. На выезде из туннеля пассажиры теснятся у дверей, с громкими хрипами глотают воздух, утирают слезящиеся глаза. У беременной женщины посерело лицо, обведенные темными кругами глаза запали, белая пенистая слюна выступила на губах, и Арман видит высунувшийся изо рта кончик синего языка. На складках ее юбки тяжело расплывается пятно, словно цветок раскрывает свой венчик, распространяя в вагоне душный запах мочи. Муж продолжает прижимать ее к себе, но врача больше не просит. Он медленно раскачивается, словно баюкает тело жены и задохнувшегося в ней ребенка.

Звучат возбужденные голоса: тело нельзя держать в вагоне, слишком жарко, скоро у нее из-под юбок вывалятся кишки. Невесть откуда взявшиеся мухи ползут, теснясь, по уголкам губ умершей, а вши уже покинули прекрасную рыжую шевелюру и укрылись в рубашке мужа и волосках на его груди. Общим мнением решено оставить тело здесь, на выжженной солнцем равнине. Его хотят просто выбросить за дверь. Время поджимает, нельзя дольше задерживать поезд, рискуя встретить немецкий состав. Арман думает, что труп скатится в канаву, в кусты, завернется в саван из ежевичных колючек, возляжет на зеленый катафалк, украшенный ягодами боярышника. Некоторые возмущаются, речь ведь идет о беременной женщине, итальянке. Мало ли что итальянка, теперь это ничего не значит, надсаживается вовсю коренастый детина. Муж же ничего не говорит. Арман ищет на его лице хоть знака возмущения, но он как будто не слышит их, не сознает, что едет, как и они, в этом поезде. Несколько пассажиров отправляются за кочегаром и уговаривают его остановить поезд не больше чем на полчаса. Вернувшись, они сообщают мужу, как об особой милости, что его жена будет похоронена здесь. Он поднимает глаза на бурую, выжженную равнину, скорбный пейзаж.

Отец помогает рыть безжалостно твердую землю, лопаты взяли в кочегарке. Он велит сыновьям присоединиться к нему и помогать. Арман и Антонио расчищают осыпи, сгребают землю в кучки вокруг растущей ямы. Мужчины копают по очереди. Их лица багровы, пот стекает по шеям и спинам. Рубашки липнут к телам, от них воняет хуже, чем от стада, руки в занозах, ладони сочатся сукровицей. Машинист торопит их, надо срочно отправляться, и мужчины, посовещавшись, решают не копать глубже.

– Vai ad aiutare a cercarla[38], – говорит отец Армана и Антонио.

Арман боится прикоснуться к телу, он совсем одурел от жары, к горлу подкатывает тошнота. Он упирается едва слышно, опустив голову и уставившись на свои башмаки:

– Non mi sento bene, padre[39].

Рука отца тотчас поднимается и обрушивается на его лицо, ухо глохнет, как от выстрела. Арман падает на колени, ошеломленный, он даже не думает плакать, поспешно встает и едва не падает снова, удержавшись одной рукой.

– Ubbidisci![40] – ворчит отец, показывая в сторону поезда.

Антонио хватает брата за руку и тащит его вслед за двумя мужчинами, которые идут к вагону. В ухе у Армана свистит, челюсть ноет. Он берется, когда ему говорят, за ногу женщины, чья кожа стала теперь восковой. У края кожаного ремешка, обхватывающего лодыжку, он видит и чувствует под пальцами белую плоть, покрытую тонкими волосками. Муж помогает вынести тело жены из вагона, он держит ее под мышки, в то время как мужчины берут за руки, а Антонио несет вторую ногу. Она уже окоченела. На солнце ее пропитанное мочой платье падает с хлопком между ляжек, липнет к телу, и дети угадывают внизу живота треугольник лобка, вырисовывающийся рыжей тенью. Пассажиры теснятся у окон, хотят увидеть, как несут труп к могиле, где ждут другие мужчины, в том числе отец, прямые и безмолвные могильщики.

Тишина стоит полная, умолк, кажется, даже поезд, мифологический змей, задремавший в этой долине смерти. Лица поворачиваются вслед импровизированному кортежу. Арман не хочет видеть открытых глаз женщины, ее большого живота, угадывать молоко, которое не изольется из овала грудей. Муж поддерживает ее, шатаясь и спотыкаясь, не плачет, только протяжно постанывает и что-то тихо бормочет. У наспех вырытой могилы отец выделяется среди других мужчин шириной плеч, неспешностью жестов. Дети видят, что парни его побаиваются и инстинктивно держатся на почтительном расстоянии. Они кладут труп в яму и начинают ее засыпать. Арман и Антонио смотрят, как исчезает платье под сыплющейся с лопат землей. Камешки катятся по лицу, в рот, забиваются под веки, на белки глаз. Все знают, что яма недостаточно глубока, волки не замедлят откопать тело, прогрызут живот и съедят ребенка, думает Арман. Но надо создать у мужа хотя бы иллюзию погребения.

* * *