Соль и сахар

Я успеваю сделать всего лишь несколько шагов, как слышу позади себя глухой удар. Оглядываюсь через плечо. Педро уронил одну коробку, и теперь ему трудно поднять ее, удерживая остальные. Он вытянул одну ногу, чтобы подтолкнуть коробку ближе к себе.

Я продолжаю идти. Если соседи увидят нас, что они подумают? Что мы внезапно стали друзьями? Проявляем дружелюбие?

Еще один глухой удар. Я и не глядя знаю, что упала еще одна коробка. Педро ругается.

Я не могу ему помочь. Не могу. Я действительно…

Я с раздраженным ворчанием оборачиваюсь, каждой клеточкой своего тела уже сожалея об этом.

Волосы Педро падают ему на лицо, он жонглирует коробками в руках, но я вижу в его глазах удивление, когда беру одну коробку, кладу ее поверх коробки, которую он уже держит, и поднимаю третью, чтобы нести самой.

– Куда мы направляемся? – спрашиваю я.

Он тут же ощетинивается.

– Мне не нужна помощь.

– Собираешься рискнуть испортить еду? Я возьму эту коробку. Ты понесешь остальные. – Я пристально смотрю на него. – Куда мы направляемся?

Педро на некоторое время задумывается, изучая ситуацию.

– В Центр для престарелых.

Я следую за ним в нескольких шагах позади, чтобы убедиться, что никто в нашем районе не замечает, как мы вместе поднимаемся и спускаемся по крутым улочкам, мимо разноцветных домов в окружении садов с фруктовыми деревьями, ветви которых свешиваются через низкие заборчики.

Он входит в Центр для престарелых, где сегодня днем устраивают турнир по домино. Пожилые члены нашей общины ходят вокруг столов и со стуком перекладывают плитки цвета слоновой кости. На большой доске позади них перечислены соревнующиеся.

Педро делает мне знак, чтобы я оставила коробку у входа и уходила. Но уже слишком поздно.

К нему подходит женщина лет пятидесяти, одетая в ярко-розовое платье. Кажется, это двоюродная сестра доньи Клары – я видела ее раньше в фейринье, она помогала донье Кларе, когда Изабель не работала в киоске.

– Прости, что опоздал, – обращается к ней Педро, водружая коробки на стол. – Я привез пау де кейжу, фрукты и немного воды в бутылках. Как думаешь, им понравится?

Женщина не отвечает. Она сразу бросается обниматься.

По-настоящему обниматься.

– Сынок, как я счастлива, что ты вернулся! Когда твоя мать сказала мне, что ты уехал из Олинды, я не могла в это поверить! Как ты мог так с нами поступить? Ты уехал, не попрощавшись!

– Извини, – говорит он, и это звучит так, будто ее объятия немного слишком крепкие.

– Как у тебя дела? Нам тебя не хватало, – говорит она ему.

– Я в порядке, – отвечает Педро, отводя глаза.

– Нет. Посмотри на меня. Как у тебя дела?

– Я… буду в порядке, – говорит он с улыбкой, которая достигает его глаз, и она тоже улыбается, довольная тем, что получила от него честный ответ.

И я ошеломлена.

Никогда не видела, чтобы Педро Молина проявлял к кому-либо такую привязанность. Когда-либо. Даже в своей семье. И то, как она смотрит на него… так смотрела на меня бабушка. Так… будто он совершенно другой человек.

Не золотой мальчик, который выше ошибок, каким его считает мать.

Даже не Молина.

А всего лишь обычный мальчишка. Любимый мальчик, который готовит для Центра престарелых в нашем районе.

– А это кто там? – щурится в мою сторону женщина.

Я ныряю за стену, прежде чем она меня узнает, ползу за столиками, пока не оказываюсь на тротуаре.

Несусь по переулкам между мастерскими, уворачиваясь от высоких карранкас, гамаков и выставленных на продажу картин. Останавливаюсь только тогда, когда оказываюсь позади группы туристов, ожидающих входа в Музей церковного искусства.

Я проскальзываю внутрь и прислоняюсь к стене, затаив дыхание. Мое сердце бьется так сильно, что пульс отдается в ушах. Что, если она меня узнала?

Когда я наконец перевожу дыхание и поворачиваюсь, чтобы уйти, кто-то входит в двери.

Мы больно сталкиваемся с Педро.

Он пытается удержаться на ногах, его солнцезащитные очки падают с воротника рубашки. К счастью, они невредимыми приземляются на булыжники. Я с облегчением выдыхаю, и тут рассеянный турист наступает точно на них.

Слышать треск, который издают разбивающиеся стекла, больно. Мы с Педро оба падаем духом.

Я наклоняюсь, чтобы поднять очки. Одна из дужек погнулась и линзы треснули. Я не могу не чувствовать себя виноватой – не столкнись я с Педро, и они сейчас были бы целы. Он засовывает руки в карманы и подходит к большому окну, выходящему на фейринью. Несмотря на то что он пытается сделать вид, что ему все равно, выражение его лица напряженное.

Я бросаюсь за ним, протягивая ему солнечные очки.

– Мне очень, очень жаль, – говорю я. – Пожалуйста, позволь мне за них заплатить.

– Все в порядке, – огрызается он. – Выбрось их в мусорное ведро. Мне все равно.

Почему-то у меня такое чувство, что эти солнцезащитные очки что-то для него значат. Когда он отвлекается, я кладу их в свою сумку. Может быть, попробую их починить. Это заставляет меня вспомнить о свадебном торте, который я уничтожила на глазах у «Сахара». Неудивительно, что он не хочет, чтобы я была в клубе.