Соль неба

Духовная гордыня… Страшные какие слова… Удивительно, но Константину казалось, что до приезда в Забавино он их и не слышал никогда. Нет, может быть, когда и слышал, но внимания особого не обращал.

Попоститься два дня перед причастием и исповедью Ольге было нетрудно: после известия, перевернувшего всю ее жизнь, она почти ничего и не ела.

Молилась она в последнее время и так постоянно. Открывала Молитвослов, читала нужные молитвы… Потом стала наизусть слова произносить. Но вот то, что с Богом можно просто разговаривать, – не знала, не научили ее.

А тут, как только домой вернулась, встала перед Образом Спасителя на колени, и слова полились, словно бы сами по себе. Ольга ни о чем не просила – просто рассказывала, какая на нее рухнула беда.

В конце только не выдержала и взмолилась:

– Господи, пожалуйста, ну, сделай так, чтобы все завершилось хорошо, Ну, что Тебе стоит, Господи, сделать так? Ну разве я в чем прямо так виновата, чтоб меня… – Она запнулась, не умея подобрать слова. – Ну, пожалуйста, даруй мне благо. Молю тебя. Умоляю.

Спаситель смотрел на нее. Она впервые в жизни почувствовала так остро и отчетливо: живые глаза с иконы смотрели именно на нее. Это был взгляд отца, с сожалением и жалостью глядящий на нашкодившую дочь. Очень добрый взгляд, проникновенный, сосредоточенный на ней, теплый и отзывчивый.

Она потом еще несколько раз вставала перед Образом на колени и разговаривала с Ним, и даже ожидала этих мгновений странной беседы – да, появилось ощущение именно разговора, а не монолога. Откуда бралось это ощущение, Ольга не понимала, да, честно говоря, и не хотела понимать.

Накануне страшного, решающего Ольга решилась причаститься и исповедаться.

Одевалась долго, словно на свидание собиралась: отыскала самую скромную, длинную юбку, глухую водолазку, которую не надевала много лет.

Мечтала о том, чтобы исповедовал ее отец Тимофей. Хотела попросить об этом Бога, но постеснялась докучать ему такой мелочью – и так все последнее время с просьбами к Нему обращалась.

Исповедь принимал отец Константин. Ольга постаралась не позволить себе расстраиваться по этому поводу. Убеждала себя: «В конце концов, я Богу исповедаюсь. Какая разница через кого?»

К аналою стояла небольшая очередь. Ольга не смотрела на тех, кто исповедуется перед ней, – ей казалось это неприличным, словно подглядывать в замочную скважину.

Подошла. Отец Константин смотрел строго. Она не поняла – узнал ли он ее. Да это и не важно.

– Первый раз на исповеди?

– Первый раз, – ответила Ольга и почувствовала, как по всему ее телу распространяется не страх– ужас. Ужас совершенно безотчетный, беспричинный, возникший от голоса и взгляда отца Константина. Ольга не то чтобы предчувствовала что-то страшное, но была совершенно убеждена, что ужасное наступит непременно и быстро.

– Замужем ли? – спросил отец Константин, продолжая смотреть строго.

– Нет.

– Была ли?

– Нет.

– Девственница, значит?

Ольга сначала даже не поняла вопроса, а как осознала, о чем спрашивают – захотела закричать на весь Храм: «А ваше какое дело? Разве об этом можно спрашивать?»

Отец Константин смотрел угрюмо, ожидая ответа.

– Нет, – прошептала Ольга. И потом еще раз зачем-то повторила, будто боясь, что ее не услышали: – Нет. – И уж совсем нелепое добавила: – Простите.

– У Бога прощения будешь просить, – произнес отец Константин зло. – Ибо сказано: «Всякий, делающий грех, есть раб греха». Ты рабыня греха, понимаешь ли ты это? Осознаешь ли?

И отец Константин начал говорить про грех и про ужасную Олину жизнь. Он умно говорил, красиво, правильные слова произносил, точные. И оттого речь его особенно била по душе, оставляя на ней кровавые подтеки.

Ольга слушала, опустив голову.

Отец Константин произнес тихо, но властно:

– Ибо сказано: каждому воздается по вере его. Кто верит в свет, тот и живет в свете, а кто в грех только свой верит – тот в грехе существует да и мучается…

Когда сказал он это, Ольга тотчас вспомнила, что привело ее в Храм и что завтра с ней произойдет, не выдержала, прошептала почему-то: «Извините», – и в слезах бросилась вон.

Вылетела из Храма, даже забыв – впервые в жизни! – перекреститься уходя.

Но кто-то схватил ее сильной рукой: отец Тимофей.

– Случилось что? – не поздоровавшись, буднично спросил он.

Ольга молчала.

Отец Тимофей посмотрел на нее своим жестким, пронизывающим, высверливающим душу взглядом.

Потом, ни слова не говоря, пошел, присел на скамейку.

Ольга стояла, не понимая совершенно, что ей делать теперь.

– Грех на тебе – да, есть, – вздохнул отец Тимофей. – А смерти нет. Говорил же тебе: не бойся ничего.

Ольга подошла осторожно, спросила обреченно:

– В каком смысле – нет смерти на мне?

– В том смысле, в каком ты ее боишься. А чего смерти бояться? Забываете всё: нет у Господа мертвых, у Господа все души живые. Будешь ты еще жить, говорю тебе. И любовь свою найдешь.

– То есть сейчас не умру?

Отец Тимофей не отвечал. Сидел, смотрел на бесшумные облака, думал то ли о чем-то своем, то ли об Ольгином, как разберешь?

Ольга помялась на месте и выдавила из себя, стараясь не рыдать: