Солдат Берии. 1418 дней в рядах войск НКВД по охране тыла Красной Армии

Перебежками наша вторая рота достигла ущелья и залегла на изгибистом берегу порожистой Лицы. Взрывы мин фонтанят воду. Ущелье, лощину затянуло пегим дымком. Рядом со мной Москвин и бывший мотоциклист, а теперь первый номер станкового пулемета Яков Никеев.

Слева на высотке метались гитлеровцы. Никеев и бил по ним. А снизу туда бежали наши, крича дружно «ура». Огонь батальона окреп. Враг замолк. Теперь наши подразделения переходили реку, поочередно прикрывая друг друга. То там, то здесь над водой виднелись головы в зеленых фуражках и множество приподнятых винтовок.

Заняв на правом берегу реки почти голую высоту, батальон спешно закрепился на ней. Бойцы, используя камни и валуны, создавали огневые позиции. Спустившись к речке за водой, я увидел санитаров. Они несли тяжело раненного Бурталова. Того самого Бурталова, который вместе со мной прикрывал отход заставы на исходе первой недели войны. Сегодня он находился в боевом охранении. Бледные, обескровленные губы чуть шевелились. Он бредил, не узнавал меня.

— Добейте! Друзья мои, добейте!

— Несите, несите, — послышался за спиной басовитый голос. Я оглянулся. Это командир нашей роты Кондрашечкин.

— На засаду наткнулись, но ничего, мы смяли ее. Сделали вызов, посмотрим, как они его примут, — пояснил он так, словно смертельная рана Бурталова была всего-навсего искрой перед глазами, а впереди огромное на весь горизонт пламя яростного огня.

К вечеру посыпал мелкий дождь. Тяжелые облака поплыли низко над нашими головами. В роту пришел батальонный комиссар Зыков. Лицо его было серое, цвета скалы, блестели только глаза. К широкому ремню прикреплены гранаты-лимонки. В потертой деревянной колодке ниже пояса висел маузер. Предваряя разговор о том, что нашему батальону предстоит здесь, в тылу врага, действовать ни день, ни два, а до тех пор, пока противник не откажется от наступления на Мурманск, батальонный комиссар заставил нас подумать над простым, по-будничному мирным вопросом: что значит счастье в жизни человека? После его беседы мы даже заспорили. Ведь у каждого свое понятие о счастье: любовь, дружба, мирная жизнь, исполнение мечты — все это относится к счастью в жизни человека. Вот, оказывается, чем был озабочен комиссар — разбудить в нас думы о завтрашнем дне, о цели жизни, чтоб мы в этой обстановке не считали себя обреченными и не теряли человеческого облика. Уходя, комиссар широко улыбнулся и напомнил:

— Защита вашего счастья сейчас — лопата. Не забудьте, для чего она выдана вам на этом рубеже.

И мы заработали лопатами как дьяволы, не замечая усталости. Пожилой солдат нашего батальона Тездев с остервенением вгрызался в каменистый грунт, прокопал ко мне ход сообщения.

— Хорошо сказал комиссар: земля, матушка наша, в бою главный защитник жизни… Жизнь — главное счастье.

Я обрадовался правильному понятию Тездева. Мне захотелось сделать ему приятное. Достаю трофейную зажигалку.

— Может, сгодится. Возьми.

— А сам как? — удивился он.

— Не курю.

— Спасибо, сынок, спасибо.

Как и следовало ожидать, через сутки шквал артиллерийского и минометного огня потряс нашу высоту. Под прикрытием артогня крупные силы противника подкрались вдоль речки к нашему расположению. Туман будто помогал им наползать на нас.

Тездев выскочил из окопа.

— Не подходить, сучьи выродки, бить буду!!!

Но они шли.

— У-бью-ю-ю! — неистово кричал Тездев, бросившись вперед.

Командир роты Кондрашечкин не ожидал, видимо, такого от старого солдата, попытался даже остановить его, но понял, что это уже невозможно, что дружными действиями роты удастся опрокинуть наступавшего противника. И он тут же гаркнул:

— Впе-р-ед!

Рота по примеру Тездева ринулась в контратаку.

— Вперед! Впе-ред!..

Фашисты заколебались. Затрещали автоматные очереди, на траве чуть впереди меня завертелся Москвин.

Бросаю ему бинт и бегу дальше. Не хочу отставать от тех, кто идет впереди. Они уже повернули гитлеровцев вспять и вот-вот ринутся через речку. А вода почернела — там барахтаются в темно-зеленых мундирах солдаты и офицеры противника.

Немецкие минометы и пушки ударили по реке, не щадя своих и не давая переправиться нам.

Мы закрепились на прежнем рубеже и пулеметным огнем добивали фашистов, отступавших по тем же самым порогам реки, по которым шли сюда. Первая попытка врага столкнуть нас с занятых позиций в его тылу закончилась провалом. Западная Лица снова размежевала борющиеся стороны: на правом берегу советские пограничники, на левом — горные стрелки Дитля.

От бессонницы и наступившего расслабления слипаются веки. Возле меня присел Тездев. Он вернулся сюда позже всех. Как яростно он бросился в контратаку и как неохотно возвращался. Видать, недоволен тем, что штык сухой, — фашисты поспешили уйти от него, не приняли штыкового удара.