Солдат Берии. 1418 дней в рядах войск НКВД по охране тыла Красной Армии

— Задача, — сказал докладчик, — очистить тыл фронта от вражеских разведчиков и диверсантов и всякого рода их пособников — старост, полицаев. Одним словом, делать то, что сделала застава лейтенанта Стадника.

И тут во всех подробностях было рассказано о нашей погоне за группой диверсантов, которых направил сюда Болотный Лунь.

На другой день оперативная группа отряда переместилась ближе к Гомелю. А вечером дежурный по группе вызвал сержанта Москвина, разведчика Грачева и меня.

— Готовьтесь к выезду, — сказал дежурный, — будете сопровождать майора Зубко до командного пункта Первого Белорусского фронта. Там находится заместитель начальника пограничных войск.

Ночью прошел ливневый дождь. Наш газик прыгал по проселочным дорогам, часто буксовал. То и дело приходилось вылезать из машины, помогать ей мускульной силой рук, ног и плеч.

Подъехали к железнодорожному переезду. Шлагбаум закрыт. Перед полотном глубокая канава. Где-то должен быть объезд. Но как ехать дальше — нет ни указателей, ни стрелок. В небе загудели самолеты, и совсем рядом, в километре от переезда, взметнулись лучи зенитных прожекторов. Они высветили силуэты железнодорожного полустанка, забитого эшелонами. Туда побежал Москвин — узнать, как можно выбраться на шоссе.

Прошло минут пять. Прожекторы, обшарив небо, погасли, и темнота снова обступила нас со всех сторон. Вернулся Москвин, и нам пришлось возвращаться назад до первой развилки дорог.

— Видать, наши не сегодня, так завтра наступать будут, — уже в машине высказал свои предположения Москвин.

— Откуда видно? — спросил майор Зубко.

— Санитарные поезда стоят, все пустые, значит, раненых ждут.

— Если наступать наши армии собираются, то эшелоны стояли бы с боеприпасами и техникой, — возразил майор.

— Боезапас и техника, товарищ майор, уже на месте, солдаты команду ждут.

— О це, кум, цибуля! Значит, быть так, — согласился Зубко.

К командному пункту фронта прибыли утром. Майор, выпрыгнув из машины, озабоченно глянул на часы, сокрушенно покачал головой:

— Чертова дорога, запоздали.

Зубко ходко направился к блиндажу, расположенному на небольшом бугре, к которому со всех сторон тянулись провода. Наш газик подкатил к березкам — месту стоянки автомашин. Возле лесной опушки выделялись обложенные пожухлым дерном блиндажи. У входа в эти помещения, кроме часовых, я никого из людей не заметил. Отсюда был виден крупный населенный пункт. От населенного пункта в сторону фронта, который выдавал себя непрерывным гулом орудий, ползли вереницы грузовиков, подвод, шла пехота.

Мы легли на траву и, взглянув друг на друга, ахнули — по самые воротники гимнастерок перепачканы грязью.

— Где мы находимся? — спросил я шофера, появившегося возле стоявшего броневика.

— Думай, голова, о чем спрашиваешь, — последовал ответ.

И мы замолчали: ведь действительно — кто может сказать, у какого населенного пункта находится командный пункт фронта?

Прошло полчаса.

С бугра спускались военачальники. Они шли сюда, к броневику. Полковник пограничных войск, рядом с ним Зубко, а чуть впереди прямой ровной походкой шагал статный генерал. Вот он поравнялся с нами, остановился против меня, заметил:

— Всю грязь на себя собрали, товарищи солдаты?

Я растерялся, не зная, что ответить. Выручил Москвин. Он сделал шаг вперед к генералу, ловко вскинул руку под козырек и звонко ответил:

— Солдаты, товарищ генерал армии, грязь не собирают, она сама к солдатам липнет — такова истина…

Тот самый генерал

Генерал раскатисто захохотал, затем спросил остановившегося возле него полковника пограничных войск:

— Ваши молодцы, полковник?

— Да, пограничники, товарищ генерал армии.

— Тогда за тылы фронта спокоен буду, — утвердительно произнес генерал. И к Москвину: — Значит, сержант, истину, говоришь, открыл: грязь на войне к солдату сама липнет?.. Ну, ну…

Генерал улыбнулся и, легко ступая, зашагал к машине. Я успел заметить, как сверкнули широкие красные лампасы. Легковая машина плавно пошла под гору к дороге. За нею тяжело покатил броневик.

— Кто это? — обратился я к майору Зубко.

Тот промолчал. За него ответил Москвин:

— Эх ты, Федор, самого Рокоссовского не узнал.

* * *

Рано утром 23 июня наша землянка затряслась как в лихорадке. С потолка посыпалась земля. В распахнутой двери показался лейтенант Стадник.

— Началось!.. Началось, ребята!

Я тут же выскочил из землянки. Небо над головой прыгало и дробилось на острые клинья. Воздух упругими волнами хлестал то в грудь, то в спину, так что я еле держался на ногах, земля под ногами стала вроде зыбкой и подвижной. Какое-то мгновение мне казалось, что началась сдвижка земли туда — на запад. А там, на западе, на склоне неба полыхало зарево. Оно вздымалось и падало, снова вздымалось в ослепительных всполохах белого огня. И раскаты грома несмолкаемым ревом давили на барабанные перепонки…

Нет, такого я еще не видел за всю войну. Видел на Кольском и северное сияние и артиллерийские налеты, но в сравнении с этим зрелищем то были всего лишь этюды, а полотно войны — вот оно!