Солдат императора

Гийом вспомнил, как зубоскалил накануне, отчего в армии столько Шарлей? Причем в имперской тоже, ха-ха-ха. Предатель Бурбон – Шарль. Ланнуа – Шарль. Тьерселин вот тоже. И император у германцев, как ни крути, – Шарль. Наверное, родители каждый раз хотели, чтобы получился новый Шарлемань. Но что выросло, то выросло. И опять, ха-ха-ха.

Нынче было не до вчерашних хохмочек.

https://storage.piter.com/upload/new_folder/978544611951/20_Bitva_pri_Pavii_gobelen.png

«Битва при Павии». Гобелен по эскизу Бернара ван Орлея (один из семи гобеленов, созданных между 1528–1531 годами)

Дураку понятно, что бросать конницу на пики построенной пехоты, да еще такой, – лучший способ от конницы избавиться. Но ничего не поделать. Маршал Франции Робер де ла Марк, сеньор Флоранж, требует все новых атак. Ему вторит и Тьерселин. В бой! На пики! На прорыв! Ну а правы они или нет – не ему судить. Тем более что оба сражаются неподалеку и в головотяпстве их не обвинишь. Де ла Марк в строю швейцарцев, а Шарль лично водит эскадрон на баталию. Так что и мы не отстанем.

Он в сотый раз выровнял людей, захлопнул забрало и пришпорил коня. Пить Гийом больше не хотел. Глотка спеклась настолько, что даже «Монжуа» не могло прорваться наружу. Жажда мучила его час назад, теперь отболело. Жаль только гнедого, который того и гляди протянет ноги. Шутка ли, два часа смертельной скачки, не всякий человек сдюжит. А у лошадок сердце куда слабее, любой кавалерист подтвердит.

Эскадрон без всякой охоты пошел на баталию. С десятого раза ко всему привыкаешь, даже к такому. Ландскнехты, чуть не зевая, выставили пики. Конница подыграла, так же привычно остановившись футах в пятнадцати и завернув коней назад.

Первый натиск был куда как веселее. Вдохновленные расправой над стрелками (что-то у них в руках было непонятное, аркебузы вроде, но здоровенные), Гийом разогнал жаждущих новой крови людей и бросил на замершие шеренги тирольцев.

И зачем?

Лошади сами начали храпеть и тормозить прямо перед частоколом пик, прядать ушами и пятиться назад. Тех, кто смог не потерять разгон, – приняли на пики, остановили и принялись со всех сторон колоть. Кое-кто все-таки прорвался в строй.

Почти всех стащили на землю и без всяких церемоний убили. Гийому повезло вернуться. Он въехал в шеренгу, раздвинув пики, насадил одного на копье и застрял. Спасли только прекрасные латы. Отмахиваясь мечом, он увидел, как в его направлении пробираются алебардисты, после чего стало ясно, что пора возвращаться на исходные позиции, а проще говоря, сваливать. Конь выполнил безупречный каприоль[69] и вынес его назад.

Итог атаки: шесть убитых. Нетрудно посчитать, что оставшихся двухсот шестидесяти бойцов хватит примерно на пятьдесят две схватки. Так что больше они не геройствовали. Умирать никому не хочется, да и сил осталось совсем не ого-го.

Зато баталия не могла вести наступление вперед. И с полторы тысячи человек вынужденно стояли и ждали новых атак. И стрелки эти непонятные не могли развернуться и обрушить огонь на пехоту.

Так и воевали.

– Пьер, что там у тебя? – Гийом отвел эскадрон и теперь жадно вдыхал морозный воздух через поднятое забрало.

– Пить хочешь? – отозвался любезный приятель Бомануар, потряхивая булькнувшей фляжкой, и пока командир маленькими глотками вливал в себя живительную влагу, доложил: – Еще один убит. Застрелили в спину. А так все по-прежнему.

– Спасибо, – де ла Круа вернул фляжку. – Эх, нам бы туда, – и он завистливо поглядел вдаль, где за месивом пехотных схваток мелькали знамена и сшибалась конница.

– Не говори. Долго нам тут гнить? – Два свежих эскадрона как раз отворачивали коней от стального леса имперских пик, а вслед им вразнобой хлопали мушкеты.

– Пока не прикажут. Что-то швейцарцы не шевелятся. А то, если послушать, они одни должны были всех убить еще час назад. Хвастались, как безумные.

В поле между тем что-то происходило.

В «их» баталии долго и надрывно запела труба, на миг перекрывая все прочие звуки. Гийом и Пьер с высоты коней могли различить, как между имперскими полками зашевелилась земля, покрытая шеренгами солдат, маршировавших к швейцарским построениям. Деталей было не разобрать, но предположения в душе возникли самые нехорошие. Все, что нарушает скучную рутину войны, пугает.

Имперцы разом пошли вперед, по всему фронту закипела кровавая каша. Пешки давили и резали друг друга, все перемешалось, только раскатывался в воздухе журчащий перезвон от тысяч сталкивающихся клинков.

И тут в мгновенной вспышке прозрения Гийом понял, что происходит. На фланги райслауферов вышли стрелки, все, что были у ландскнехтов. Очень близко подошли.

Бам-бам-бам, д-д-д-дун-дун-дун!!!

Что же это?! Швейцарцы подаются назад, а их словно подбадривают неумолчным «д-д-д-дун-дун-дун»!!!

Еще далеко до бегства и паники, но проклятое «дун-дун» путает ряды, валит людей, а по фронту напирают ландскнехты! Швейцарцы еще стоят и бьются, но число их тает, клинья тирольцев все глубже вонзаются, разрывая живую плоть шеренг.