Солдат Иван Бровкин

— Вы всё шутите, Тимофей Кондратьевич, — отвечает Самохвалов и вдруг, словно что-то вспомнив, обращается к Елизавете Никитичне. — Ах, извините, совсем забыл. — Он вынимает из кармана флакон духов и протягивает Елизавете Никитичне. — Прошу вас. От меня, так сказать, презент. Только сегодня из города получил.

— Перестаньте вы меня, Аполлинарий Петрович, задаривать, — отказывается Елизавета Никитична. — У меня этого вашего одеколону и всяких духов столько, что ими только торговать впору.

— Ничего, — улыбается Самохвалов. — Духи и одеколон украшают женщину. — Он кладёт флакон на стол перед Елизаветой Никитичной. Потом, вынув из другого кармана шёлковую косынку, разворачивает её и показывает Коротееву: — Вот тоже сегодня получил. Обратите внимание — целующиеся голубки.

— Ничего, голуби подходящие, — отвечает Коротеев, едва взглянув на косынку.

— Это вам, Любовь Тимофеевна, так сказать, презент. — Самохвалов повязывает косынку безучастно сидящей за столом Любаше. — Просто прелесть, как она вам к лицу, — самодовольно любуясь своим подарком, добавляет он.

С улицы всё ближе доносятся звуки гармони и песня девушки:

Тор-дорога, тор-дорога,
Тор-дорога, торная.
Мил покора ожидает,
А я непокорная.
Говорят, что я горда,
Ну, пускай утешатся:
Лучше с гордостью любить,
Чем на шею вешаться!

Сидящие за столом прислушиваются к песне.

— Хорошо поёт Тоня, душевно поёт, — говорит Коротеев.

— Что-то Вани не слышно, — замечает Елизавета Никитична. — А раньше, бывало, соловьём заливался…

— Остепенился человек, — откликается Коротеев.

— Не скажите, Тимофей Кондратьевич, — вздыхает Самохвалов. — Военная служба делает человека чёрствым. Для солдата душевная песня или любовь — это, как говорится, раз плюнуть.

Удаляется песня. Еле слышатся переливы гармони.

Задумались сидящие за столом.

Вдруг послышались разливистые соловьиные трели.

— Соловей-то как поёт! — с какой-то грустью говорит Елизавета Никитична.

— Что с соловья спросишь? — философствует Самохвалов. — Птичка она неразумная, хотя и певчая. — Обращаясь к Любаше, спрашивает: — Может, в домино сыграем?

— Спасибо. Мне спать хочется, — отвечает Любаша и медленно идёт к себе.

Как только Любаша входит в комнату и прикрывает за собой дверь, она распахивает окно и выпрыгивает во двор. За голубым забором, притаившись, стоит Ваня.

Любаша бросается к нему навстречу, влезает на забор, но неожиданно забор с грохотом валится на птичник. Любаша падает на землю.

Из птичника по двору разлетается птица; кудахчут куры, гогочут гуси. Неистово лает собака.

К Любаше подбегает Ваня, помогает ей подняться. Они убегают. На месте происшествия остается забытая Любашей косынка.

Во двор выбегают Коротеев и Самохвалов. Лает собака, кудахчут куры, гогочут гуси.

Мычит в хлеву перепуганная корова.

— Воры! Воры! — неистово кричит Самохвалов.

У дома правления колхоза старик сторож стреляет из охотничьей двухстволки.

У поваленного забора привлеченные шумом собираются колхозники. Слышны голоса:

— Что случилось?

— Какие воры? Откуда?

На скамейке в палисаднике знакомый нам парень целуется с веснушчатой девушкой. Неожиданно она отрывается от парня:

— Слышь, воры!

— Какие там воры! Это Ваня с Любашей мирятся, — флегматично отзывается парень, снова обнимает и целует девушку.

Любаша и Ваня бегут по залитому лунным светом полю.

Все больше и больше колхозников сбегаются к поваленному забору.

Коротеев нагибается, поднимает оброненную Любашей косынку и протягивает её Самохвалову.

— Забери ты, брат, своего голубя. Здесь, видать, дело миром не кончится. Солдат приехал.

Удрученный Самохвалов забирает косынку.

Смеются колхозники.

Елизавета Никитична подходит к Самохвалову и молча передаёт ему корзинку, наполненную флаконами духов, одеколона и разными «сюрпризными» коробками, подаренными ей Самохваловым.

Все расходятся по домам.

Перед поваленным забором остается только Самохвалов; в одной руке у него косынка, в другой — корзинка.

Самохвалов с корзинкой в руках, наполненной флаконами духов и одеколона, входит в буфет, где за стойкой сидит Полина.

— Здравствуйте, Полина Кузьминична! — обращается он к буфетчице.

— Здравствуйте Аполлинарий Петрович! — вставая с места, отвечает Полина. Увидев в его руках корзинку, она с улыбкой спрашивает: — Что у вас такое? Торговлей занялись, что ли? Или, может, призы какие-нибудь получили?

— Получил… действительно, призы… — со вздохом отвечает Самохвалов. — Такие призы получил, что на душе кошки скребут. Налейте-ка мне по этому поводу, пожалуйста, что-нибудь выпить.

— Лимонаду или боржому? — кокетливо предлагает Полина.

— Водки, Полина Кузьминична! — сдавленным голосом просит Самохвалов. — Водки, пожалуйста! Ох, и напьюсь я сегодня…

— Вы же непьющий? — недоумевает Полина.

— Каждому, наверное, когда-нибудь придётся пить, — начинает философствовать Самохвалов. — Такова жизнь. Сегодня человек на вершине воли, Полина Кузьминична, а завтра — на дне… Налейте, пожалуйста, пятьдесят граммов.