Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном

«Забойщик» съезда

За несколько дней до открытия съезда Леонид Ильич позвонил мне и сказал буквально следующее:

– Коля, я вот печатаю окончательный вариант Отчетного доклада и по мере готовности по страничкам буду посылать тебе копии. Посмотри, может быть, найдешь какие-то огрехи. У тебя ведь глаз острый.

Я честно штудировал текст доклада, делал какие-то пометки, замечания, стараясь не очень нервировать Брежнева. Конечно, мне было понятно, что делается это для того, чтобы я сам чего лишнего не сказал на съезде. А основания для беспокойства у Брежнева были: в докладе ни слова не говорилось о том, что партия подтверждает политический курс на преодоление последствий культа личности, провозглашенный на XX и XXII съездах партии. К тому времени демократические процессы в партии почти совсем заглохли.

Сегодня все это может показаться мелкой политической игрой. Но в тех условиях эта игра была весьма опасной. Она затрагивала проблемы первостепенного политического значения. Вести борьбу с противниками курса на демократизацию более открыто было еще нельзя – для этого не созрели в обществе политические условия. Культ личности искалечил кадры. Трудно было сбросить бремя страха со своих плеч. Да и сам Брежнев, учтя ошибки Хрущева, старался ни с кем не портить отношений, заигрывал с руководящими кадрами. Многих, если не большинство, такая линия поведения лидера партии вполне устраивала.

XXIII съезд партии проходил с 29 марта по 8 апреля 1966 года и был посвящен принятию директив по пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1966–1970 годы.

В своем выступлении на съезде я допустил два момента, которые Брежнев не мог не заметить. Прежде всего, вместо ожидаемого Брежневым прославления его персоны я ограничился простым упоминанием имени докладчика. И эта форма была воспринята всеми другими выступающими, равнявшимися на «забойщика». Они, видимо, полагали, что такая форма выступления согласована мною с Брежневым.

Брежнев хотел, чтобы мое выступление полностью совпадало с положениями его доклада, в частности, чтобы в нем не было ни слова о культе личности, хотя весь мир ждал от съезда подтверждения неизменности курса КПСС на преодоление его последствий. Из «доверительных» бесед с Брежневым мне было ясно, что он не только сам не будет говорить об этом, но станет убеждать других, чтобы эта тема не затрагивалась в выступлениях по докладу.

Я не оправдал его ожиданий. В моем выступлении были такие слова: «Культ личности, нарушение ленинских норм и принципов партийной жизни, социалистической законности – все то, что мешало нашему движению вперед, решительно отброшено нашей партией, и возврата к этому прошлому не будет никогда. Надежной гарантией тому служит курс XX съезда и октябрьского пленума ЦК КПСС».

На следующий день я получаю материалы ТАСС и вижу, что буквально вся зарубежная пресса эти мои слова выносит на первое место. А уже затем довольно скупо говорит о докладе Брежнева.

Кроме того, в своем выступлении я остановился на том новом явлении, которое было отмечено еще на сентябрьском (1965 года) пленуме ЦК. Дело в том, что капиталовложения в развитие промышленности не давали ожидаемого эффекта и темпы роста производства несколько снизились. Я указал на одну из причин этого явления – недооценку марксистско-ленинского положения о том, что высоким темпам развития производительных сил при социализме должно в полной мере постоянно соответствовать совершенствование производственных отношений.

«Исходя из марксистско-ленинского понимания роли науки, требуется, – говорил я, – прежде всего, глубокое теоретическое изучение и обобщение процессов, происходящих в экономической жизни страны. Между тем в последние годы много говорилось об отставании экономической теории. Слабо развивается наука об организации производства, особенно об управлении современным социалистическим предприятием. Долгое время не уделялось необходимого внимания разработке проблем научной организации труда. Не выработана система подготовки кадров руководителей предприятий, поэтому, как правило, они лишь на практике познают искусство управления производством».

Я говорил также о том, что работники теоретического фронта «часто запаздывают с исследованием важных современных проблем политической экономии, философии, научного коммунизма, порой допускают субъективный, а то и недостаточно партийный подход к разработке вопросов теории, истории партии, а также оценки деятельности отдельных личностей».

После моего выступления в перерыве академик П. Н. Федосеев упрекнул меня, что я, мол, не за свой вопрос взялся.

– Да, – говорю, – это не мой вопрос, и я не собираюсь его разрабатывать. Но как практик я чувствую, что недооценка этого положения мешает нам сегодня двигаться вперед. И надо надеяться, что ученые возьмутся за него, разберутся и дадут нам рекомендации.

Однако этого не произошло…