Солдат великой войны

В тот момент, когда колокола в Венеции истерично звонили шесть утра, три транспорта обходили старое ржавое судно для перевозки скота, стоявшее между миноносцем и крейсером. Поначалу гвардейцы думали, что высадятся на крейсер, потом — на миноносец. Но транспорты остановились у ржавой посудины, и гвардейцы громко застонали.

— У нее даже нет названия, — воскликнул кто-то. — Разве бывают корабли без названия?

— Почему бы и нет? У нас же теперь нет фамилий.

— И что напишут, если в нас попадет торпеда?

— Не волнуйся. Торпеды слишком дороги, чтобы тратить их попусту. Кому вздумается топить коров, овец да коз?

— А если они заметят нас?

— Я об этом и толкую.

— Вы знаете, что я говорю? — прокричал Гварилья, достаточно громко, чтобы его услышали на всех транспортах. — Я говорю, у меня нет фамилии. Родом я ниоткуда, семьи у меня нет, я не знаю, куда направляюсь, что делаю и когда вернусь. И знаете, что я говорю? Я говорю… да пошли вы все!

— Я знаю, куда нас везут, — подал голос обычно молчаливый солдат. — Нас везут на юг.

— Может, только потому, что корабли не могут перемещаться по суше.

— Мы отправляемся завоевывать Турцию.

— По мне лучше уж воевать с ними, чем с немцами.

Тут они вспомнили войну 1911 года, и кто-то возразил:

— А по мне — нет.

На борт скотовоза они перебирались в хорошем настроении, поднимали тележки на борт с помощью кранов, которые обычно использовались для подъема или спуска перепуганных лошадей и коров. Транспорты отошли, тележки упрятали в трюм, и скотовоз готовился к отплытию. На носу открылся люк. Появились два матроса, чтобы поднять якорь. Скоро они уже шли по морю под крики кружащих над ними чаек и среди белых барашков, то и дело появляющихся на волнах.

Два матроса в изношенной форме без знаков отличия принесли большой металлический контейнер, весь в капельках воды. Как выяснилось, с ванильным мороженым и клубникой.

— Подарок с крейсера, — сказали они, — и оно скоро растает. Холодильника у нас нет.

— Куда мы направляемся? — спросили их.

— Сами не знаем. Капитан тоже не знает. Ему, естественно, дали конверт с названием следующего порта и временем прибытия. Там дадут следующий конверт. Такой порядок с начала войны.

С мостика спустился лейтенант. Он знал.

— Сначала плывем на военно-морскую базу в Бриндизи, где к нам присоединится полковник и скажет, что нам делать.

— Лейтенант?

— Да?

— Полковник?

— Вы что, не слышите меня?

— На три взвода? Полковники командуют бригадами.

— Первым делом найдите места для ночлега на палубе, — приказал лейтенант.

— На море сильная роса, — заметил кто-то из солдат. — Мы промокнем насквозь.

— Нет. У этого судна малая осадка, потому что оно спроектировано с тем, чтобы проходить над рифами на островах, куда доставляют скот. Капитан говорит, пойдем вдоль берега. По ночам ветер дует с суши, и он сухой. Мы будем держаться так близко к берегу, что вам покажется, будто вы едете на поезде.

Съев мороженое, Алессандро и Гварилья устроились на палубе. По правому борту в средней части корабля. Котелки они вымыли, опуская в воду, потом легли на импровизированные койки из одеяла и вещмешка. Устроились поудобнее и от усталости быстро заснули, проспав всю жару, изредка открывая глаза, чтобы взглянуть на чаек, летающих над кораблем.

* * *

Ближе к вечеру их форма стала заскорузлой и белой от соли.

— Однажды я видел человеческий пепел, — поделился с Алессандро Гварилья. — Он серо-белый, того же цвета, что и складки на твоей гимнастерке.

— Не так уж это и плохо, — заявил Алессандро. — Когда понимаешь, что люди не очень-то отличаются от того вещества, которое указано на этикетке бутылки с минеральной водой, со смертью примириться легче.

— Почему такого не пишут на винных бутылках? — спросил Гварилья.

— Потому что в вине слишком много всякого дерьма, и если на бутылке воды микроскопическим шрифтом пишут так много, то к каждой бутылке вина придется прилагать целую книгу.

— Мой брат, когда был мальчишкой, пытался изготовить вино из птичьего помета, — вспомнил Гварилья.

— Получилось?

— И да и нет. «Вино» он налил в бутыль из-под «Кьянти» и обошел местные кафе. Никому не понравилось, но многие покупали по стакану или два.

— Два?

— Хотели порадовать мальчонку. По большей части, старики.

Солдаты выстраивались у анкерков и жадно пили теплую, чуть мутноватую воду, которая казалась им вкуснее той, что вытекала из альпийского родника. Они лили воду на головы и смачивали гимнастерки.

Когда солнце, все еще желто-белое, сблизилось с вершинами гор, один из матросов вылез из трюма, пошатываясь под тяжестью четверти говяжьей туши. Вокруг нее вилось такое количество мух, что поначалу многие подумали, будто он тащит огромную виноградную гроздь.

— И мы должны это есть? — спросил кто-то из гвардейцев.

— Вам понравится, — ответил матрос. — Это хорошее мясо, и его прокоптили.

— До или после рождества Христова?

— Не отравитесь. Мы только это и едим.