Солдатами не рождаются

— Погоди… Куда тебя ранило-то? — Мать посмотрела на нее с мучением и нетерпением, словно это и было самое главное — узнать, куда ранило Таню.

— Ну чего маешься? — сказал Малинин, стоя за спиной матери. — Встретила, убедилась и ступай в цех. Сдавай смену и домой иди. А завтра выходной возьми.

— У меня не завтра.

— Подменим. На себя беру.

— А может, мне с тобой пойти? — спросила Таня.

Мать замялась, и Малинин выручил ее:

— Не требуется за ней хвостом ходить, она скоро вернется. Условия у нас в цехах тяжелые, а в литейке особо, — объяснил он Тане, когда мать вышла.

— Неохота ей с первого раза дочери свое рабочее место показывать…

— Все равно увижу. Не сегодня, так завтра.

— Это другое дело. А сегодня у нее праздник. Ради тебя среди зимы комнату побелила. Сюда, в партком, приходила, чтоб поддержали, три кило мелу со склада выписали. Что смотришь? Бедно живем? Еще насмотришься. Еще походишь по заводу, сами поводим. Беседы по цехам проведешь. Этого мы от каждого фронтовика требуем. А тем более сейчас. От последних известий с фронта все как с ума посходили! Только разговоров про Сталинград! Ты на сколько сюда?

— Не знаю. У меня пока отпуск на лечение. А потом комиссия будет.

Ее прервал телефон.

— Малинин слушает, — отрывисто сказал Малинин в трубку. — Да, исключили… Нет, не ошибаетесь, с такой формулировкой и исключили: за самовольное увольнение с завода своей родственницы… Не дурацкая, а как раз такая, как надо… Нет, не отменим… Нет, не самодур, а парторг ЦК на заводе. А еще раз повторишь — трубку положу…

Малинин выжидательно подержал трубку и опустил на рычаг.

— Сам бросил!

— А кто это звонил? — спросила Таня.

— Начальник один. По просьбе другого, у которого мы брата жены вчера из партии выгнали, работника отдела кадров.

— А за что?

— За то, что слышала, — сказал Малинин. И, пересилив усталость и неохоту, объяснил: — Думаешь, к нам на завод все сами приходят? Есть и такие, что из-под палки идут, по законам военного времени. С разных не суть важных работ сняли, паспорта забрали — и на завод, продукцию вам на фронт гнать. Вот и у этого свояченица под метелку попала. А он ее втихую уволил, чтоб могла обратно в торговую сеть нырнуть, где посытнее. И партбилет вчера положил, — у нас на таких люди злые. А у вас на фронте разве добрые?

— Я на фронте мало была.

— А орден за что?

— Я в партизанах была.

— Где?

— На Смоленщине.

— Да, Смоленщина… — сказал Малинин. — Когда в конце сорок первого с передовой, раненного, вывозили, думал, скоро Смоленск возьмем. Не успею в часть вернуться, а он уже взятый будет. А он еще и до сих пор невзятый… И он невзятый, и я в свою часть не вернулся… Говорят, здоровье не позволяет. — Малинин усмехнулся так, словно его смешило, что здоровье не позволяет ему пойти обратно на фронт и позволяет заниматься тем, чем он занимается здесь, и жить так, как он живет здесь. — Долго была в партизанах?

— Больше года.

— А как обратно на Большую землю попала?

— Раненую самолетом вывезли.

— А в каких местах была? Я эти районы знаю. После гражданской с продотрядами ходил там во все концы, хлеб для пролетариата брал.

Таня стала рассказывать, а сама все время думала, когда же придет мать…

— Скоро придет, — почувствовав это и прервав расспросы, сказал Малинин.

— Только смену сдаст. А пока не сдаст, все равно не придет. В партию она вступила… Как раз когда о Сталинграде первое сообщение было, в тот день ее принимали. Не говорила еще тебе?

— Не говорила.

Это было для нее неожиданностью; она как-то никогда не думала, что мать может вступить в партию.

— Большой воз тянет, — сказал Малинин. — Не только в цеху, а еще и рабочий контроль в столовой, а это знаешь какое у нас теперь дело?.. Беда. Крошка к рукам прилипла — и уже пропал человек! А отца твоего знать не привелось. Слышать слышал, а знать не знал. Пришел на завод за неделю до его смерти. Имел в виду познакомиться.

Он посмотрел на Таню и замолчал, словно чего-то не договорил.

Это было так заметно, что она даже спросила, посмотрев на него:

— Чего вы?

— Имел в виду познакомиться, — повторил Малинин. — Мать еще не рассказывала, какая с ним беда вышла?

— Нет.

— Из партии его здесь, после эвакуации, исключили. Партийные ведомости, что у него в несгораемом ящике были, не вывез из Ростова с завода. Оставил.

— Не могло этого быть! — убежденно сказала Таня.

— Быть тогда все могло. Города из-за паники бросали, а не только что несгораемые ящики. Быть все могло. А вот что потом, после своей ошибки, человек делает — это другой вопрос! Твой отец Лазаря никому не пел. Встал за станок и стоял за ним, пока жил.

— Теперь я знаю, что его до смерти довело! — горько вскрикнула Таня.

— Зря, — сказал Малинин. — Переживать переживал, а все же до смерти его не это довело. Война его до смерти довела. Харчи не те, сна мало, здоровье потраченное, а работа тяжелая. От этого никто из нас не гарантированный…