Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945

Первоначально, например, венгров вообще не собирались отправлять на фронт. Их задачей была охрана тыловых путей сообщения и снабжения от нападений партизан. Когда летом 1942 года германское командование предприняло наступление на Сталинград и Кавказ, необходимо было найти силы для прикрытия левого фланга немецких войск, наступавших вдоль Дона. Наших войск оказалось недостаточно, поэтому пришлось обратиться к союзникам. Очевидно, командование полагало, что у противника будет достаточно забот под Сталинградом и на Кавказе, и у него не окажется достаточных сил, чтобы создать угрозу нашему растянувшемуся левому флангу.

Венгерские дивизии имели совершенно недостаточное вооружение, особенно противотанковое. Офицерский корпус получил хорошую тактическую подготовку, в которой чувствовались методы старой австро-венгерской императорской армии. Зато солдаты были ненадежны, что, впрочем, все увидели в конце войны, в ходе битвы за Венгрию[56].

Итальянцы имели современное вооружение[57], но их боевой дух не выдерживал относительно сильных ударов. Южный темперамент моментально бросал их из воинственной энергичности в полную растерянность и панику. Тактика итальянского командования напоминала тактику наших командующих начала века. Концентрация живой силы на поле боя, напоминавшая Средние века, являлась причиной невероятных по масштабу людских потерь. Добавим еще, что природный гонор итальянцев делал для германского командования невозможным оказывать мало-мальски существенное влияние на управление и формирование войск этих союзников.

В течение лета 1942 года, по настоянию Гитлера, румыны спешно сформировали большое количество дивизий, получивших немецкое вооружение, в частности, пулеметы и средства борьбы с танками. Едва сформированные, эти новые дивизии, имевшие все недостатки только что созданных соединений, в конце лета прибыли на Дон. Подготовка офицеров в Румынии велась по французскому образцу, командиры были догматиками, медлительными и нерасторопными. Командиры и их вновь сформированные штабы еще не успели сработаться. При этом румынские штабы жили какой-то своей отдельной жизнью и не имели личных контактов с офицерами и солдатами на фронте. Все это объясняет, почему во время сталинградской катастрофы румынские штабы показали свою полную неспособность и быстро исчезли из района боев. Офицеры и солдаты боевых подразделений, напротив, были совсем не плохи и неприхотливы. При лучшей подготовке и лучшем командовании они, несомненно, могли бы хорошо проявить себя на русском фронте. Несколько полков, из них много артиллерийских, проявили исключительную доблесть и сражались рядом с нашими солдатами, оставаясь верными боевому братству. Но, несмотря на все вышеизложенное, было бы несправедливо возлагать всю вину за катастрофу под Сталинградом только на наших союзников. Они воевали настолько хорошо, насколько могли в силу своего национального характера и имевшейся подготовки. Это была вина германского Верховного командования, которое в своих планах не учло слабости наших союзников в организации, боевой выучке и вооружении.

Фельдмаршал фон Манштейн и командующий 6-й армией Паулюс выполняли полученные ими приказы вплоть до полного разгрома и гибели армии. Следствием этого стали людские потери, которые немецкий народ уже не мог восполнить. Все, в ком сохранялась еще хоть совсем крохотная способность к критическому мышлению, очень четко, с глубокой тревогой, видели ошибки, лежавшие в основе существующих политических и военных концепций, и отдавали себе отчет в том, что диктаторские замашки Верховного командования даже с чисто технической военной точки зрения должны были неминуемо привести к катастрофе.

Каждый, вплоть до младших офицеров, даже рядовых солдат, начал понимать очевидное: эту войну нельзя дальше вести такими методами.

До сих пор немецкий солдат подчинялся своему командованию и его планам. Он полагался на своих начальников, верил в них и в свое превосходство над противником. Когда в Сталинграде военная удача изменила нам, эта вера у большого числа солдат и офицеров всех званий и родов войск рухнула. Психологический шок мог бы, как мы видим на примере наших союзников, привести к полному разложению армии. Но здесь можно констатировать, что вызывающий такой ужас прусско-германский «милитаризм» не стоял на глиняных ногах слепого повиновения, воспитанного систематической муштрой на плацу. Система, основанная на страхе, непременно рухнула бы в критические сталинградские дни и не пережила бы следующие трудные военные годы. Наоборот, сознательное добровольное подчинение, врожденное качество немцев, глубоко укоренившееся у них чувство долга и чести, равно как узы боевого братства, соединявшие офицеров и солдат духом взаимного доверия и солидарности, устояли в тяжелом испытании. Несмотря на тяжелые поражения, германская армия сохраняла сплоченность вплоть до боев за Тиргартен и рейхсканцелярию.