Солдаты Александра. Дорога сражений

На головах у них войлочные бактрийские шапки, на ногах щегольские сапожки из кожи ягнят, в голенища которых заправлены плотные шерстяные шаровары, поверх теплых нательных фуфаек наброшены свободно свисающие петту. Подпоясываются братья, как и все местные жители, широкими кушаками (каждому племени присущ свой цвет), к которым крепятся мешочки с припасами и лечебными снадобьями, а также орудия человекоубийства. Три неизменных клинка — длинный, средний, короткий. Любопытные, как коты, они жадно выслушивают рассказы о Македонии. Дай им волю, часами пялились бы тебе в рот. Каждое упоминание о чем-нибудь новом, например о каком-нибудь им незнакомом обычае, вызывает очередной бурный приступ самого искреннего веселья. Вроде бы трудно себе представить более добродушных и компанейских ребят, хотя очевидно, что любой из них из-за пустяшной размолвки запросто вырежет обидчику печень. И не только какому-то чужаку вроде меня, но и своему же собрату-афганцу.

Ясно и то, что по весне, как только наша армия вторгнется на их земли, они, если только что-нибудь их не удержит, будут полосовать нас своими кинжалами со всей яростью, на какую способны. Ведь, как я понял, долина Панджшер всем тем, кто в ней обитает, кажется прямо-таки земным раем.

Александр намерен пройти там, и весь вопрос теперь упирается в то, договорится ли он, что панджшеры как бы составят ему почетный эскорт (такую сделку заключил в свое время с ними царь Кир), или станет прорываться вверх силой. В любом случае ни Аш, ни Какук с Хазаром не видят ничего зазорного в своей службе у Александра и ничуть не смущаются перспективой, может быть, уже завтра выпотрошить того, кто им платит.

Так или иначе, этих парней невозможно не полюбить. Я ловлю себя на том, что завидую их вольной жизни. Тяжкий труд им незнаком. Летом лошадки братьев хрумкают сладкую сочную травку, а когда снег заметет перевалы, столь же прилежно хрупают сухой корм. Их жены и сестры ткут им одежду, готовят для них дал и ги. Горские семьи проживают в каменных хижинах, каковыми владеют на протяжении двадцати поколений. Что там меняется, так это лишь деревянные крыши и двери, которые выгорают во время междоусобиц. У каждого рода есть два гнездовья: летнее и, соответственно, зимнее. Бывает, что соседние сильные кланы временно закрепляются в каком-то из них, но рано или поздно налетчиков изгоняют. Если же вторгнется чужая могучая сила (как, например, в прошлом Кир, а сейчас Александр), племена отходят выше в горы, к неприступным твердыням, рассылая одновременно гонцов ко всем родичам, и, собравшись в кулак, наносят удар.

Братья также рассказывают мне о нангвали. О кодексе, каким руководствуются в своей жизни афганцы. Он в основном посвящен трем очень важным для горцев вещам. Это нанг, бадал и мелмастия — честь, месть и гостеприимство. Тор, «черный» свод правил, охватывает вопросы, касающиеся женской добропорядочности. Там тоже говорится о многом. К примеру, совершить спин, то есть «отбелить» оскорбление, нанесенное сестре или жене, можно, лишь пролив кровь оскорбителя. Кровь, сообщают мне доверительно братья, вообще льется часто. Зар, зан и замин (деньги, женщины и земля) — вот что обычно кроется в подоплеке всех распрей.

Просто бадал осуществляют отцы или сыновья. В вопросах тор месть вершится мужьями, если только речь не идет о незамужней девушке или вдове: тогда все мужчины семьи не должны успокаиваться, пока не будет восстановлена справедливость. Кодекс нангвали запрещает воровать, насиловать, соблазнять чужих жен и возводить напраслину на кого бы то ни было, он также преследует трусость, небрежение в исполнении сыновнего или отцовского долга и клеймит ростовщичество. В нем до последней мелочи оговорено, как человеку надлежит действовать во всех случаях жизни. Как праздновать появление первенца, как провожать умерших, как начинать войны и как прекращать их, как выкупать у врага родичей, как творить молитвы, как раздавать милостыню — всему соответствуют определенные ритуалы. Бедность не порок, но и не достоинство. Первая из добродетелей — почитание старших. Следом идут терпение, смирение, молчание и повиновение. Еще братья, почесываясь, говорят что-то о чистоплотности, но это я не беру во внимание. Я, знаете, все же более склонен верить своим глазам. А так, разумеется, все похоже на правду. Нет ни малейшего повода усомниться, что они оба предельно благочестивы и покорны судьбе. Все в воле божьей, для человека же главное — оставаться всегда человеком и безропотно принимать свою участь. То есть сидеть по возможности тихо и не соваться в чужие дела.