Солдаты без оружия

Открыв глаза, он увидел неподвижного механика-водителя, как-то странно откинувшегося на сиденье, и сразу понял, что нужно выпрыгивать из танка. В одно мгновение Рыбин распахнул железный люк, подтянулся на пружинистых руках и кувыркнулся в придорожный почерневший сугроб.

Над танком уже поднимались клубы густого черного дыма. Рыбин знал, что в таких случаях следует бежать от машины. Он вскочил, но в этот момент из машины донесся слабый стон.

Бросить раненого доктор Рыбин не мог. Забыв про все опасности, он набрал полную грудь воздуха, зажмурился и нырнул обратно в машину. В машине он принялся лихорадочно шарить вокруг себя, но раненого нащупать никак не мог. Стон больше не повторялся.

Рыбин начал задыхаться. От едкого дыма по щекам ручейками катились слезы, все тело наполнялось тяжестью, будто в него вливали свиней, а Рыбин все ползал между сиденьями, все искал. Наконец рука наткнулась на тело человека. Рыбин подхватил его и, рванув изо всех сил, в изнеможении вывалился вместе с ним из танка.

Прежде всего Рыбин несколько раз глубоко и жадно вздохнул. Никогда еще в жизни воздух не казался ему таким дорогим. Затем он открыл глаза и осмотрел механика-водителя. Танкист был мертв. На руке его, безжизненно лежавшей на снегу, тикали часы. Рыбин бессознательно посмотрел на стрелки: было тринадцать сорок пять. Он вспомнил, что нужно убегать от взрыва, оглянулся. Неподалеку стоял костел, слева виднелся разрушенный дом, позади него — каменный сарай. Лучше всего бежать к сараю.

Рыбин поднялся и тотчас же упал, будто поскользнулся: совсем рядом дорогу перебегали немцы. Сколько их было, Рыбин не разобрал. Выхватив из кобуры пистолет, он сполз в придорожный кювет и затаился. За дымом его не заметили — никто не выстрелил. Переждав, пока немцы скроются, настороженно озираясь по сторонам, с пистолетом в руке, Рыбин торопливо пополз к сараю.

XVII

Без Рыбина жизнь в подвале текла своим чередом: командование медсанвзводом взял на себя Филиппов.

В отсеках было тесно.

Меж раненых ходили санитары с поильниками в руках, укладывали раненых поудобнее, поправляли повязки, делились остатками махорочки.

Подвал уже не вздрагивал. Он не переставая дрожал и гудел, будто под ним клокотала расплавленная лава.

Зашел замполит Козлов.

— Где здесь товарищ Рубцов? Мне доложили, что он ранен.

— Тут я, товарищ гвардии майор.

— Ну как самочувствие?

— Да неплохое.

— Я вам лекарство хорошее принес. — Козлов вынул из-за пазухи белый листок. — Это последняя сводка Совинформбюро.

— Вот спасибо… А как там наш батальон?

Козлов помедлил с ответом.

— Воюют, — сказал он уклончиво.

Рубцов проводил его тревожным взглядом, тряхнул головой и громко сказал:

— Товарищи, слушайте сводку!

Раненые повернули к нему лица, разговоры сразу прекратились.

— «…Северо-западнее Кенигсберга, — раздельно и неторопливо читал Рубцов, — наши войска продолжали бои по очищению от противника Земландского полуострова, в ходе которых заняли несколько населенных пунктов, и среди них…»

Раненые слушали затаив дыхание.

— Дружище, потерпи немного, — просили соседи, если кто-нибудь начинал стонать.

— «В городе Познани, — читал отчетливо Рубцов, — продолжались бои по уничтожению окруженного гарнизона противника. Наши наступающие части овладели в городе оружейным заводом, на котором захватили 58 орудий, 1250 ручных и станковых пулеметов…»

— Значит, не только мы? Другие тоже добивают.

— А ты как думал? По частям-то легче.

— Эх, скорее бы, товарищи, последнюю часть добить!

— Теперь уже скоро.

Близко разорвался снаряд. В решетчатые окошечки подвала влетел ветер. По потолку забегали широкие, размашистые тени. Пламя свечи затрепетало и погасло.

— Кажись, по нас, братцы-ы… — послышался в темноте испуганный голос.

— По нас не по нас, землячок, а свет зажечь надо, — спокойно отозвался Сатункин, чиркая спичкой. — Ежели у кого сердцебиение, я валерьянки могу дать.

— А убьют?

— Ничего, мы помирать привычны. Нас уже три года убивают.

— Между прочим, кто это там расстраивается? — спросил Рубцов.

Никто не отозвался.

Когда Сатункин зажег свечу, Рубцов повторил:

— Так кого же слабит? Сознайся. Ничего не будет, не бойся. Случается, что нервы не выдерживают. Знать надо. Мы не чужие — поможем.

— Ну я, — робко протянул Сушенка.

Он был ранен в ягодицы, лежал на животе, пряча лицо от насмешливых взглядов товарищей.

— А, друг! Да тебе, никак, курдюк повредило?

— Ладно, Федя, не надо, — хмурясь, сказал Рубцов. — Ты, Сатункин, положи-ка его ко мне поближе. Оно, глядишь, поспокойнее будет. Нам сейчас паника ни к чему.

С помощью раненых Сатункин переложил Сушенку к Рубцову.

— Ты вот что, браток, — посоветовал ему Рубцов, — ты лежи, молчи, и… и все твое дело. Понял?

— Понял.

— Вот и ладно. А я сводку буду читать.

Рубцов положил раненую ногу поудобнее и продолжал:

— «В Будапеште продолжались бои по уничтожению окруженного гарнизона противника, в ходе которых наши войска заняли 16 кварталов…»

— Не завидую я фашистам, — прервал чтение Федя Васильев, — везде для них котлы да окружения — жизни никакой нет.

— Им не впервые. Как от Сталинграда началось, так и продолжается.