Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность

Важной вехой на пути отделения армии от традиционных социально-политических структур Рима стала замена при Галлиене сенаторов на высших командных должностях в армии всадниками (Aur. Vict. Caes. 33. 34), что стало логическим завершением наметившегося ранее процесса[648]. Усилившаяся обособленность армии от гражданского населения империи в целом и упрочение ее интегрированности в местные сообщества лимитрофных провинций имели своим закономерным результатом увеличение политической самостоятельности и активности армейских кругов, что с особенной силой проявилось в период «военной анархии» III в.[649], окончательное преодоление которой в период домината потребовало, помимо всего прочего, существенной перестройки военной организации[650].

Таким образом, в развитии императорской армии как социально-политического организма вполне отчетливо обнаруживается противоречивое взаимодействие традиционных норм и установлений с такими моментами, которые наполняли древние традиции новым содержанием или же становились их полным отрицанием. Сущность этого процесса может быть резюмирована в формуле: armata civitas превращалась в corpus militare, которое вполне возможно определить если не как «военный класс» или «сословие», не как «тотальный институт», то по крайней мере как особую корпорацию, социопрофессиональное сообщество.

Глава VI Воинское товарищество и корпоративность императорской армии

Внутри воинского сообщества, как и в гражданской общине (Cic. De off. I. 17. 55), важнейшая интегрирующая роль принадлежала тем товарищеским узам и дружеским объединениям, которые возникали среди солдат в ходе совместной службы как результат тесного повседневного общения, общих опасностей и интересов и которые определенным образом компенсировали отсутствие в жизни военного сообщества (почти исключительно мужского по своему составу) родственных и гражданских связей. Являясь одним из проявлений характерной для античных обществ микромножественной структуры, это воинское товарищество, как показал Р. МакМаллен, обусловливало сплоченность так называемых первичных групп и воинских частей в целом и представляло собой существенный фактор боеспособности[651]. Вместе с тем отношения воинского товарищества, несомненно, осознавались как одна из основополагающих военно-этических ценностей. Именно в феномене воинского товарищества, как ни в каком другом, обнаруживается теснейшее переплетение социальных, военно-психологических и военно-этических аспектов армейской жизни. Исследование его в единстве данных аспектов представляется тем более актуальным, что статья МакМаллена остается, по сути дела, единственной специальной работой по данной теме и, разумеется, не исчерпывает всех ее ракурсов и вопросов[652]. К сожалению, наши источники очень скупо освещают отношения внутри малых групп, существовавших в легионах и других частях армии. Однако, опираясь на эпиграфические данные и анализ терминологии, можно с определенностью говорить о наличии среди солдат разнообразных неформальных товарищеских связей и разного рода содружеств, а некоторые указания литературных источников помогают понять их роль как в повседневной, так и в боевой жизни римских воинов.

Обратимся сначала к эпиграфическим памятникам, прежде всего эпитафиям, в которых фиксируются отношения, существовавшие между покойным и тем, кто поставил ему надгробие и выполнил его последнюю волю. В солдатских надписях, как и в надписях гражданских лиц, покойный или сослуживец, его похоронивший, часто именуется другом – amicus (например, CIL VIII 2190; 2814; 2960; 2994; 3097; CBI, 954). Однако в солдатских надписях чаще используются специфически военные синонимы к слову «друг». Одним из таких синонимов является термин conturbenalis (или contubernius, как например, в CIL XIII 10017, 13a, или contibernalis, как в надписи AE 1992, 181: commilito et contibernalis (sic!); cp.: AE 1991, 1114). Такой «товарищ по палатке» часто является наследником покойного (ILS, 2310; CIL III 10506; VI 2528; 3591; VIII 3150; 3201; 3246; XIII 6104; AE 1962, 305; 1966, 191). В некоторых надписях близость отношений подчеркивается эпитетами carissimus (CIL III 433 = ILS, 2368) или pientissimus (СIL III 8124). Показательно, что такие отношения могли сохраняться и после отставки. Так, ветеран I легиона Minervia М. Аврелий Прим при жизни сделал надгробие себе и Г. Модестину Перегрину, ветерану того же легиона contubernali mihi carissim(o) (ILS, 2463). Contubernales действовали совместно и в других случаях, как например, contibernales (sic!) signiferi из Нижней Германии, которые исполнили обет богу Сильвану (CIL XIII 8033).