ФЁЛЬКЕР: Да просто многие пропадали. Тогда у нас из дома. Все они были у евреев. Был один случай. Женщина всегда ходила к еврею за покупками, у него был магазин. Еврей ей сказал, что она может к нему зайти, у него для нее что-то есть. А там вот так стоят пять евреев, ее раздевают. От магазина в синагогу вел подземный ход. В их писании сказано, что лучший поступок, который они могут совершить — это принести в жертву христианскую кровь. Каждое воскресенье они режут одного, это длится три-четыре часа. А скольких они при этом изнасиловали! Поэтому я не буду считаться ни с чем. Мы тогда их тоже поставили к стенке, всех, несмотря ни на что. Там, конечно, были и невиновные, но были и виновные. Если даже кто-то и хороший, но если у него еврейская кровь — этого уже достаточно [637].
Это — классический борец за мировоззрение, такой, как его, по-видимому, представлял себе Даниэль Гольдхаген: антисемитский убежденный преступник, движимый элиминаторскими и насильственно-порнографическими бредовыми представлениями, который все ставит на то, чтобы уничтожить евреев. В конкретном случае высказывания, которые слушатель, кажется, воспринимает скептически («а где они добывали женщин?»), может быть, можно отнести к интенсивному чтению «Штюрмера» и взаимному подтверждению антисемитской картины мира в Гитлерюгенде. Они именно своей искаженностью показывают, во что многие не только серьезно верили, но и из чего затем делали твердые выводы. Были такие люди.
Но сам национал-социализм отражается в сознании подслушанных солдат едва ли как та, скомпонованная из различных передвижных декораций, внутренне свободная от противоречий теория о «вечных законах жизни», которую можно было бы идентифицировать как толкование программных работ и речей Розенберга и Гитлера. Уже упомянутая работа Александра Хёркенса на основании исследования разговоров 621 солдата приходит к выводу, что большинство из них высказывали отрицательное отношение к расовой политике, и только меньшинство из 30 человек может быть отнесено к «борцам за мировоззрение». Впрочем, в этом меньшинстве интересно то, что оно состояло в основном из молодых офицеров, прежде всего лейтенантов, которые в 1933 году были еще детьми и сильнее всего были подвержены влияниям социализации Третьего рейха [638]. Это позволяет, скорее всего, говорить о национал-социалистической картине мира. Что остальные военнослужащие думали, когда разговаривали о «политике», «расах», «евреях» и т. д., соответствует не законченной картине мира, а «мозаике» с очень разнообразными и очень противоречивыми частными аспектами. Хотя решительные национал-социалисты рассказывали выразительные истории о лично им знакомых евреях и горячились по поводу «позорного обращения», недостойного «культурного народа», они могли на базовом уровне соглашаться с расовой политикой, как показывает пример флотского радиста Хаммахера в мае 1943 года.
ХАММАХЕР: Этот еврейский вопрос надо было бы решать совсем по-другому.
Без этой горячки, а просто совершенно спокойно и тихо ввести законы, по которым вот столько евреев могут быть адвокатами, и так далее. А теперь все высланные евреи, естественно, много сделали против Германии [639].
На примере «антиеврейских акций» мы уже видели, что военнослужащие критиковали способ убийства, тогда как само по себе массовое уничтожение было им или безразлично, или казалось также необходимым. Такая точка зрения снова появляется в связи с идеологией и расизмом. Не только в рамках отражения массовых убийств, но и, скорее, в теоретических размышлениях отрицательные высказывания об уничтожении преобладают: «Я был всегда против этого эсэсовского дерьма, — сказал, например, лейтенант Ольман, — и преследование евреев всегда было мне противно». Это — не обоснованные высказывания против антиеврейской политики, потому что он сразу же добавил: «Надо было выслать евреев, но нельзя было с ними так обращаться» [640].
Естественно, критические голоса множились по мере ослабления уверенности в том, что война будет выиграна: «Потом будет стыдно за то, что ты — немец. Такими, как были затравленные евреи, будем потом и мы» [641]. «Гонение на евреев было величайшей ошибкой! Оно и, в особенности, бесчеловечное обращение!» [642]