Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

ХЁЛЬШЕР: Это значит, они никогда не прекратят бороться, это вечная борьба, вечная драка. Один — ничто, Отечество — всё. Они же себе говорят: «Вот сейчас мы покажем этим задницам из 1919 года, что надо сделать из Германии». Человек перенапряжен, ты можешь говорить, что хочешь. Это может сделать только один человек, у которого ужасные нервы, кто чрезвычайно груб и вообще не думает о потерях, вообще не принимает людей во внимание. Образованный человек этого вообще бы не сделал. (…)

ф. БАСТИАН: Во всяком случае, куда нас хотели привести национал-социалисты, я тоже еще не знаю. Эдакий негодяй со своей коричневой рубашкой! [632]

ЕСЛИ читатель почти автоматически ожидает от этих решительных противников нацизма, что они так же отвергают и антиеврейскую политику, то его быстро вразумят. Дальше беседа протекала так.

ХЁЛЬШЕР: Да, не известно, многое — хорошо, с этим я могу согласиться. С евреями — все в порядке. Расовый вопрос я нахожу не таким уж плохим.

ф. БАСТИАН: Расовый вопрос — безупречен. Еврейский вопрос — особенно закон о сохранении немецкой крови. Закон безупречен, действительно был таким.

С сегодняшней точки зрения удивительно, насколько пестрыми могли быть смеси аргументов в подслушанных разговорах. При этом, как часто уже замечали, характер повседневного разговора играет очень важную роль. Многие мысли, как уже показал Хайнрих фон Кляйст в знаменитом эссе, «составляются» только в разговоре [633]. Мнения и точки зрения не находятся по ту сторону конкретных социальных взаимодействий как что-то такое, что поло-жили в выдвижной ящик и что при потребности затем можно вытащить. Часто они возникают только в разговоре — одно слово дает другое — и часто долго не живет. Иногда, по причине настроения, согласия, заблуждения или просто потому, что разговор является лишь перепалкой, то есть безразличным, может быть, опробуются и размышления, впервые развиваются мысли, которые сразу же отвергаются в следующем разговоре. Споры происходят очень редко, и это при том, что мужчины собрались вместе не добровольно и очень много времени проводят вместе, что, скорее, должно способствовать конфликту. Но поскольку есть отдельные решительные споры («Позволь мне остаться при своем мнении» [634]) и даже задокументирован один спор, который мог бы разыграться в любом общежитии [635], то вывод о том, что разговоры во время споров просто не были записаны, был бы неправильным, — они были, но случались редко. Но, как и в любом будничном разговоре, происходило так, что кто-то соглашается с одной точкой зрения, которую он в другом бы разговоре явно отклонил — часто именно уже упоминавшийся аспект отношений в беседе намного более значим, чем сообщаемое содержание.

Когерентные картины мира

В этом отношении исследование того, насколько глубоко национал-социалистические идеологемы укоренились в сознании подслушивавшихся солдат, — трудное предприятие и допустимо только при полностью однозначной точке зрения, как, например, следующей, радикального антисемита в образе 19-летнего мичмана Карла Фёлькера [636].

ФЁЛЬКЕР: Я знаю, что делали евреи. Так, в 28-м, 29-м и так далее они похищали женщин, бесчестили их, резали на куски, и кровь — я знаю очень много таких случаев — в своей синагоге каждое воскресенье они приносили в жертву человеческую кровь, а именно христианскую кровь. Евреи, они могут причитать, что у них женщины намного хуже мужчин. Я это сам видел, когда мы тогда громили синагогу. Там у них было полно трупов. Ты знаешь, как они это делают? Там кладут на носилки, потом подходят сюда с такими штуками, втыкают их и высасывают кровь. Затем проделывают в животе такие маленькие дырочки, а потом оставляют приятеля на пять-шесть часов подыхать. Я бы мог их избивать тысячами, и если бы я только знал, что хотя бы один в этом виноват, то я бы их всех тоже прикончил. Что они делали в синагогах! Никто не умеет так жаловаться, как евреи! Он может тысячу раз быть невиновным, он будет убит. Резать как телят! Оставьте меня в покое с евреями! В своей жизни я не делал ничего с большим удовольствием, чем то, когда громил синагогу. Я тогда был одним из самых худших, как я это вижу, то есть там у них лежали обесчещенные трупы. Ты видел, с такими трубочками, — это были женщины, они были все совершенно продырявлены.

ШУЛЬЦ: А где они добывали женщин?