Солнечная пыль

Вдруг что-то заскрипело, Кристиан резко повернул голову на звук и увидел, что ворон блеснул кровавым глазом, раскрыл клюв и выронил светящийся шар ночника. Тот со стуком упал на тумбочку, покатился, слетел на пол, стекло треснуло, свет погас. Оцепеневший от ужаса Кристиан оказался в полной темноте. Он ощутил дуновение, словно кто-то прошел мимо, и уже был на грани обморока. Но тут странным образом загорелась свеча. Кристиан в испуге посмотрел в сторону источника света. Возле кофейного столика он увидел девушку в длинном сером платье. Она держала в руках витой бронзовый подсвечник, огонек свечи метался, словно от ее прерывистого дыхания. Кристиан смотрел на золотистые распущенные волосы незнакомки, светлые глаза, тонкое аристократическое лицо. Ее длинные изящные пальцы казались узкими лепестками неведомого белого цветка, обвившими зеленоватую бронзу основания подсвечника. На безымянном пальце правой руки резко искрил камешек помолвочного кольца, прижимающего более широкое обручальное кольцо. На груди висела цепочка с гладким католическим крестом. Кристиан вздрогнул, предположив, что перед ним вдова. Он знал, хотя сам женат не был, про обычай католиков после смерти супруга переодевать кольцо с левой руки на правую.

– Что вам угодно? – охрипшим голосом спросил он и поднялся.

Незнакомка отшатнулась, словно он застал ее врасплох. Она поставила подсвечник рядом с букетиком незабудок, сняла помолвочное кольцо и надела его на один из склоненных цветочных стебельков. Кристиан с удивлением наблюдал, как ярко-голубые незабудки теряют цвет и становятся бледно-розовыми.

– Кто вы? – с трудом произнес он.

В горле окончательно пересохло от все усиливающегося ужаса.

– Никто, – тихо ответила девушка и исчезла.

Свечу резко задуло, и комната погрузилась во мрак. Кристиан на ватных ногах вернулся в постель и моментально провалился в черную бездну сна.

Он очнулся от какого-то шороха, мгновенно вспомнил ночное происшествие и сел, протирая глаза.

– Доброе утро, сеньор, – услышал он и повернул голову. – Простите, что разбудила.

Кристиан увидел экономку. Она стояла возле кофейного столика с испуганным видом и что-то прятала за спиной.

– Простите, – повторила она. – Я ухожу. Завтрак уже готов.

– А что ты тут делала? – сухо спросил он и встал.

– Я… просто… я пыль вытирала, – пролепетала Паола и попятилась к двери.

Кристиан глянул на столик – ни подсвечника, ни букетика незабудок не было. Но ваза с водой все еще стояла. Несколько крохотных лепестков лежали возле нее, они были серого цвета.

– Что ты прячешь за спиной? – сурово поинтересовался он и шагнул к экономке.

– Не надо, – беспомощно сказала она.

Кристиан развернул ее и увидел в сжатых пальцах стебельки без цветочных соцветий. А на полу серели пятна будто бы золы. Он склонился к столику, подул на лепестки, и они взлетели облачками пепла. Паола сжала остатки незабудок в пальцах. Кристиан раздражался все сильнее от происходящих странностей. Ему показалось, что экономка что-то прячет, и он вырвал стебельки из ее рук. И тут вылетело кольцо со сверкнувшим голубым камешком, оно упало и завертелось. Молодой человек хотел схватить его, но Паола с удивительной для ее возраста проворностью нагнулась и подняла колечко.

– Не трогайте, – взволнованно сказала она. – Вам нельзя! Это принадлежит сеньоре Марисе… Ни один мужчина не может касаться ее кольца…»

В июне 2011 года я, наконец, собрался в Ростов‐на-Дону. Расстались мы с Марией в конце ноября, и последующие месяцы я с головой ушел в работу. Много ездил, тестировал автомобильные новинки, писал статьи. В свободное время для души работал над своим первым «готическим» романом. Мама постоянно звонила, звала в гости, говорила, как сильно соскучилась. И в начале июня я решил взять своего рода отпуск.

Перед отъездом заскочил к отцу. С ним я общался не так часто, как хотелось бы, хотя жили мы практически в одном городе, ведь Альборайя считается местными жителями одним из районов Валенсии, хотя юридически это все еще не признано. Приехал я после полудня, планируя пообедать с отцом. Но он все еще работал в своей мастерской. И я заглянул туда, хотя знал, что отец, как и любой художник, не любит, когда его выбивают из творческой колеи и возвращают в реальность.