Солнечная ртуть

За тридцать лет мальчишка здорово приноровился взаимодействовать с материальным миром. Он, как и Ада, не нуждался в пище и не мог стать видимым для чужих глаз, но мог умел брать в руки лёгкие предметы. Девушка и сама понемногу осваивалась: при помощи титанического умственного усилия, она могла, например, перевернуть лежащую на земле ветку. Причём для этого вовсе не обязательно было использовать руки, да и вообще совершать какие-либо привычные действия. Только энергия, направляемая мыслью — очень удобно, надо лишь приноровиться, что Аде пока удавалось с переменным успехом. Взаимодействовать с природными объектами проще. Это как раз и демонстрировал Тоша: одним взглядом он с лёгкостью выдёргивал из земли мелкий осенний цветок, перехватывал его руками и принимался жевать. Он признался: было дело, когда заскучавший несовершеннолетний призрак запугивал округу своими выходками. В основном безобидными. Больше всего ему нравилось переводить стрелки часов — там, где удавалось дотянуться, конечно. Не раз его принимали за домового и подносили блюдце молока, чтобы задобрить, но мальчик оставлял его котятам.

Народ здесь жил простой и суеверный, но довольно скоро его судьба повернулась под таким углом, что на призрака-хулигана в конце концов просто перестали обращать внимание: других дел было невпроворот. С тех пор много воды утекло.

«Тут ч-часто умирали люди, я в-видел. Иногда уходили и не во… не во… не возвращались. А иногда их уводили и не возвращали о… обратно». И Тоше, чуткому к страданиям других, стало совестно изводить живых. А ещё он не хотел к ним привыкать, сделав разумный вывод, что не стоит ни к кому привязываться, раз судьба сделала тебя невидимкой. В остальном же мальчик был ребёнком не только внешне, но и умственно: Тоша остановился в развитии, и ему уже целую вечность шесть лет. Ада завидовала: вечный ребёнок, вечная юность в душе. Останется ли она такой, какой сюда попала, или со временем превратится в старуху, которая выглядит как молодая девушка, но с одряхлевшим сердцем? Люди на её глазах будут расти, дряхлеть и умирать, в то время как она продолжит маячить незримой тенью. Человек наполовину. Получеловек.

Дети легче ко всему приспосабливаются. Вот и Тоша не унывал, хотя успел повидать всякое, как бы не прятался от этого в лесу, подальше от криков, выстрелов и страшных песен — тут любили такие песни и звук ружейных затворов. Но одно смущало девушку: судя по всему, никакая фотография не была замешена в том, что мальчик совершил скачок во времени. Это было удивительно: ведь Ада ни на секунду не оставляло чувство, что изображение, из-за которого она сюда попала, каким-то образом контролирует её. Словно кто-то запихнул её в матрицу. Некая высшая сила, которая может судить и обрекать, и это не живое существо. А всего лишь чёртов, помещённый на стену в баре, снимок.

Закономерность их появления здесь — в разное время и из разных времён — как будто существовала, но была выше человеческого понимания. Видимо, не дело простым смертным разбираться в таких вещах.

Глава 40

Девушка с готовностью рассказала Тоше свои приключения: как попала сюда, как узнала своих давно умерших предков. Мальчишка пришёл в восторг. Сообщил, что у них дома тоже были фотоальбомы, которые ему не позволяли рассматривать, боясь, что шестилетний ребёнок может их испортить. Старые снимки в его семье ценились наравне с документами. «Ада, как т-тебе везёт, что тебе всё ра-разрешают!» — заявил он. Ну да, с пелёнок все удивлялись отсутствию всякого родительского контроля в её жизни. Да, Аде разрешали всё! Это не сделало её счастливой, но объяснять это другим, особенно другим детям, попросту бесполезно.

Для Тоши люди, живущие в доме на холме, не были особенными. Это для Ады они стали воплощением всего, о чём она раньше мечтала — ожившей историей, сошедшей со страниц фотоальбома. Кровное родство добавляло масла в огонь: девушка в какой-то степени боготворила их, стала зависимой от тайного участия в чужой жизни. А маленький заика относился к ним как посторонним, коими они для него и являлись. Тоша не делал отличия между этой семьёй и соседями, и выделял только детей, в играх которых не мог участвовать, но очень бы хотел. Правда не во всех: когда их забавы начинали переходить в серьёзные драки до крови, мальчик пугался.

Зато, волей-неволей, Тоша проследил жизненный путь каждого обитателя этой улицы. Аду, разумеется, интересовали именно её родственники. С маниакальным упорством она заставляла мальчишку рассказывать каждую подробность, которую он запомнил. Так, она узнала, что и Надежда когда-то была первой красавицей, бойкой, да весёлой. Она, как и сейчас, не лезла за словом в карман и могла любого уболтать своими шутками и пословицами. Голос у неё был музыкальный, а спиртного Надежда не любила — горчит.

— Ты выдумываешь, ты не мог запомнить таких деталей, — качала Ада головой, глядя, как мальчишка грызёт ноготь.

— Но-но-но я помню! Она т-так и говорила — горчит! Мн-много раз, и я запомнил. А то з… здорово звучит, мне навица.

— Что-что?

— Н… нравится!