Солнечная тропа

— Так вот кого нам благодарить нужно! — с нескрываемым злорадством объявил Пила. — Это из-за тебя, задрипанное помело, Панамка в городе сгинет!.. Все знают, как ты его травил!

Кадило подпрыгнул как ужаленный, вся шерсть у него встала дыбом.

— Врёшь ты! — закричал он не своим голосом. — Никого я не травил! Это ты его вечно пилил за всякие пустяки!..

— Ну чего расходились? — повысил голос Толмач. — Что толку теперь шуметь? Мы все виноваты… А ваша перебранка ему не поможет.

— А что ему поможет? — спросил Лёнька у бывалого домовика.

— Нам всем нужно думать, что Панамке хорошо.

Несмотря на такое указание Толмача, оптимизма в маленьком домике не прибавилось. Здесь каждый знал историю жизни Панамки и опасался за его будущее. Но едва ли не самым подавленным из всех был Кадило. Он сидел, обхватив голову обеими лапами, безразличный ко всему вокруг.

«Знал бы Панамка, как о нём беспокоятся», — думал Лёнька, вспоминая, каким одиноким и отверженным казался домовёнок накануне отъезда.

В эту ночь разговор на посиделках не клеился. Несколько раз Толмач пытался расшевелить домовых, но те упрямо отмалчивались. Даже Хлопотун угнетённо молчал, словно позабыл о том, что думать надо про хорошее. Кадило давно уже не смотрел в окно, за которым разворачивалась феерия ночного сада — расцвеченного луной и звёздными огнями. А посмотри Кадило туда, он мог бы заметить, как от ближних кустов скользнула к дому небольшая тень и притаилась у крылечка.

Минутой позже Выжитень обратился к Лёньке с престранным вопросом:

— Ты говоришь, Панамка в город уехал?

Мальчик даже отшатнулся от него.

— Да или нет? — повторил Выжитень.

— Ну, уехал… Я же сразу сказал, — пробормотал Лёнька в совершенном недоумении: «Спал он, что ли, в своём углу?»

— Никуда он не уехал и не уезжал.

— Ты что? — сурово спросил Толмач. — Что это за фокусы? Зачем это мальчик нам врать будет?

— Какие фокусы, — спокойно ответил Выжитень. — Лёньке просто показалось, что он уехал. Ну, может, привиделось что-то такое… А Панамка и не собирался ни в какой город.

— Ну и где же он тогда?

Выжитень показал на дверь:

— Там и стоит. Сейчас войдёт.

Домовые и Лёнька уставились на дверь так, что она вполне могла открыться от их взглядов.

— Ну, заходи, чего стоишь? — настойчиво, но вместе с тем мягко, почти просительно позвал Выжитень, и дверь отворилась.

В дверном проёме стоял Панамка, не осмеливаясь войти в горницу. Лёньке он почему-то показался ещё меньше, чем был на самом деле.

— Где ты был? — спросил Толмач, стараясь казаться грозным, но в его голосе явно не хватало твёрдости. Тем не менее Панамка затрепетал. Он беспомощно посмотрел в глаза Лёньке, потом Кадилу, Выжитню…

— В Раменье он был, — ответил за Панамку Выжитень тем же уверенным тоном, каким сообщил, что домовёнок стоит за дверью. И, предупреждая дальнейшие расспросы, продолжил:

— Он на писательской машине прокатиться решил, когда ещё такой случай представится? Так, Панамка?

Домовёнок кивнул, с мольбою глядя Выжитню в глаза.

— Ну, доехал до Раменья и вылез, — усмехнулся Выжитень. — Потом ещё пошатался по селу, поглазел и — обратно в Пески.

Толмач недоверчиво переводил взгляд с Выжитня на Панамку.

— А чего заходить боялся? — спросил он у последнего.

— Я услышал, как вы говорили, что я… в город сбежал… Я испугался, что вы мне не поверите, — заикаясь, проговорил Панамка. Он по-прежнему глядел в глаза Выжитню, словно читал по ним.

У Толмача, судя по всему, ещё оставались вопросы, однако он предпочёл их не задавать.

— Ну а чего же ты дальше не поехал? — вдруг медоточивым голосом спросил Кадило. Он уже успел сменить позу, беззаботно развалившись на лавке.

Панамка снова струхнул, он не доверял Кадилу.

— Куда… дальше?..

— Да во Владимирово же! К Мойдодырову в гости. Тебе разве не интересно, как он там живёт?

Домовёнок не знал, куда ему деваться. Совсем неожиданно на помощь Панамке пришёл Пила.

— Если бы он к писателю уехал, то некоторые, — Пила, подражая Кадилу, сделал упор на слове «некоторые», — некоторые бы тут со скуки померли. Они ведь только и делают, что над другими издеваются.

Кадило сразу подобрался, в один миг вся бесшабашность слетела с него, как шелуха.

— Ну, ты сам посуди, что было бы, если б ты к писателю уехал, — уже совсем иначе сказал он. — Там же чужое всё, нашего брата нет, а этот Мойдодыров!..

— Правильно Кадило говорит, — вступил в разговор Хлопотун. — Не место нам в городе, и хорошо, что ты туда не поехал. Ну, хочется тебе собственный дом — иди к писателю на дачу жить.

— На дачу?..

— А чем не дом? Мойдодыров всё время в городе, за дачей присмотреть некому. Или не по нраву она тебе?

— По нраву… — всё ещё робея, ответил Панамка. — А если Мойдодыров не захочет, чтоб я там жил?

— А ты сделай так, чтоб он захотел, — сказал Хлопотун веско. — Мойдодыров ведь не глупый, авось поймёт свою выгоду. А если не поймёт, приходи ко мне жить. Места нам хватит, а хозяйство у меня большое — не заскучаешь.

Лёнька чуть не бросился обнимать Хлопотуна. Подумать только, Панамка будет жить в доме его бабушки!