Солнечные часы с кукушкой

Не в том ли состоит вся прелесть дилетантства:
учёные – рабы трёхмерного пространства —
обходят стороной (чтоб лбы не расшибить!)
опасные углы, задачки без решенья…

Замечено: закон земного притяженья,

что воли не даёт и вяжет по рукам,
чревато нарушать, как правила движенья.
Но ни один закон не писан дуракам.

Дождусь, когда уснут. Прильну к оконной раме,

и прямо из окна – по лунному лучу…
И стану там сидеть (на месяце, с ногами)
пока не надоест и сколько захочу.

Оттуда – всё равно: тоска или простуда.

Оттуда у меня на всё особый взгляд.
Мне доктор прописал: простая вера в чудо,
когда душа болит – полезнее, чем яд!

Миф о зеркале

У зеркала

Оно похоже на меня?
А может, я лишь отраженье?
Двойник, как вор средь бела дня,
ворует каждое движенье.

Один хозяин – два лица.

Две равно надоевших рожи
так омерзительно похожи —
как два сиамских близнеца!

Неразделённая тоска,

но лишь умноженная скука
в лице пожизненного друга
найти смертельного врага.

Как гладиатор перед боем

(здесь не арена – западня,
подстроенная нам обоим!),
двойник глазами ест меня.

Рука черкать черновики

привыкла. И одним движением
разделается с наваждением:
дзинь! – и на мелкие куски.

Чтоб всё с нуля. Как в первый раз.

По полю белому. Сначала.
Смеётся зеркало устало
осколками знакомых глаз.

И ещё о зеркалах

А зеркала в парадных залах,
как изощрённое жюри,
меня оценят на два балла…
ну, в лучшем случае – на три

из десяти. Как взгляд удава,

сосредоточенный на мне,
блестит тяжелая оправа
(сожрать меня – святое право!)
И я стекаю по стене…

О, ты, искрящаяся бездна

венецианского стекла!
Ты мне моё укажешь место.
Я ухожу. И, если честно,
люблю другие зеркала.

Они пылятся на комодах.

Они нас помнят с оных дней.
Они давно не смыслят в модах,
но искра божья в нас, уродах,
им всё дороже, всё видней.

И наша боль. И неудачи.

И каждый вздох. И каждый взгляд.
Когда смеёмся или плачем —
в глаза нам смотрят по-собачьи:
всё понимают и молчат.

«Но, может быть, и я права…»

Но, может быть, и я права,
как был прав идущий справа?
Так Пифагор имел бы право
четыре разделить на два!

Так пуля целится в висок.

Так джинн надеется на чудо,
в застенках тесного сосуда
пожизненный мотая срок.

Так отдыхают корабли,

когда, как мертвые дельфины,
среди камней и ржавой тины
гниют под солнцем на мели.

Но, может быть, и у меня

есть право на занозу в сердце:
упасть и в голос разреветься
ничком в траве средь бела дня?

И это даже не вопрос,

а просто кораблекрушенье,
и незачем просить прощенье
за то, что жизнь наперекос…

Отречение