Солнечные часы с кукушкой

На дне полуночи – свеча.
Туман вдоль берега залива.
Мне кто-то грустно обещал:
пока петух не прокричал —
я трижды отрекусь трусливо…

…Пока из облака журавль

мне посылает крик протяжный,
спалит синица (ей не жаль!)
мой старый парусник бумажный.
Она привыкла жечь моря,
как непристойные картины:
холодный берег… якоря
лежат в плевках солёной тины…
причалы… ржавые мосты…
в таверне – грязь, матросы грубы…

От нарисованной мечты

я отрекусь, кусая губы.

…Когда в кромешной пустоте

плеснёт испуганно зарница,
увижу: берега не те —
не Родина, не заграница…
И я продам за три рубля,
изнанкой вывернув наружу…
я в Елисейские поля
пущу стреноженную душу…
прочту до корочки Псалтырь,
и, вздернув белый флаг на рее,
я отрекусь…
Так в монастырь
идут скопцы и лицедеи.

…Мне епитимья – десть слов

промямлить в рифму, без запинки,
про горизонта смутный зов
(так зазывают на поминки).
Я не смогу… Я скину с плеч
ярмо божественного дара.
Я до утра успею сжечь
следы душевного пожара:
пусть, от удушия хрипя,
вопят обугленные строчки…

Я отрекаюсь от себя,

как пьяница от винной бочки.

В рассветном сумраке свеча

чадит, как четверть парохода.
Петух ещё не прокричал.
Забыл? Замешкался? Проспал?

А может, ждёт ещё чего-то?

Ледниковый период

Как войду – на стене, прямо,
вижу зеркало, в нём – мымру.
(Я сегодня ни-ни… ни грамма!)
Я, как мамонтов всех мама,
нынче к вечеру вся
                 вымру…

Пыльный коврик, диван, портьера.

Лень, простуда, озноб, усталость.
Из промозглой моей пещеры
Даже эхо давно смоталось.

Тихо-тихо. На стеклах – льдинки.

На буфете горой – посуда.
Розы выцвели на картинке.
(От Лукавого – вера в Чудо!)

На дороге, в снегу что-то:

может быть, динозавра кости?
Он из бани (была суббота)
шёл ногами ко мне в гости.

Чистый весь и такой трезвый,

думал к чаю купить тортик…
(Вера в Чудо – по сути, ересь,
потому что людей портит.)

Но охота иметь друга,

чтобы вслед кирпича не кинул!
Дружба – это такая штука…
Жалко, он не дошёл. Сгинул.

Вот и я, как последний… этот…

за компанию, значит, тоже…
И ни мамонта, ни поэта.
Только в зеркале мымры рожа.

Бред