Солнечный ход

Хемингуэй с улыбающейся бородой
брел по улицам Кубы, пиная банку.
Шел на встречу с Павлой Рудой,
или Паблой Нерудой, или Фазилем Кастро.
В то же время старик
умолял золотую рыбку.
А она отвечала: «Помилуй, старче,
я готова сама к тебе в лодку,
но не допрешь же».
Тут же Вангоги бегали с гоголем-моголем
и лепетали: «С похмелья – милое дело!
Лучше, чем банку пинать по ночной Гаване,
выпил бы рому и застрелился в ванне».

РАН

Говорила сестрица Аленушка:
«Не пей, Ванечка, из копытца,
даже если в нем плещется солнышко
и волшебно искрится водица».
Не послушался братец Иванушка,
выпил он злую горечь познания.
И явился профессор Капица
прямо в сердце открытое Ванино.
И поведал: «В копытце копились
миллиарды по гибкой гиперболе,
как по фазе, по папиной фазе!
Демографствуя к точке качания
от прозрения до отчаяния,
отраженного в каждой расе
мира-блеянья, бого-мычания,
продолжения окончания
индивидуума в подклассе
человеческого озверения.
В каждой плате апокаления,
в каждой мыслимой им пластмассе
намечается просветление,
предначертанное в ипостаси».

Середина

Встретил как-то раз Ходжа Насреддина.
Говорит ему:
– Вот ты – Насреддин,
я – Насреддин,
а есть ли между нами где-нибудь середина,
за которой и ты – один, и я – один?
Отвечает Насреддин Насреддину:
– Ни дай Бог найти мне ту середину.
Там пустыня до скончания века.
Ни травинки, ни человека.

Кыргызская стрекоза

Поэзия – это самый дурной

и неудобный способ выражать свои мысли.

Пушкин… как киргиз, пел

вместо того, чтобы говорить.

Лев Толстой

Как все срастается на плоскости —
сюжет расчерчен по прямым.
Какой кошмар – в преклонном возрасте
почувствовать себя Толстым.
Давно пора играть с объемами,
вплетать в пространственный узор
эпохи с пестрыми коронами
восходом выкрашенных гор.
Земля из трубочки горошиной
летит в замыслимую даль
среди травы давно не кошенной
и узнаваемой едва ль.
А тут все плоскости, да плоскости.
Сижу, шинкую колбасу.
Какой кошмар – в преклонном возрасте
возненавидеть стрекозу.

Три Ноя

Вот так всегда: сначала лютый зной
растопит ледники, потом потоп,
и первый армянин, широконосый Ной,
нахмурит свой едва заметный лоб.

Но есть, однако, версия другая,

что Ной был Ноей, девушкой прекрасной
с глазами глубже тысячи одной
и той безумной, той багрово-красной
горячей ночи на исходе мая.

Иное третья версия гласила:

мол, Ной святой был никакой не Ной —
так, просто по́ морю носило.

СЛЕДУЕТ ЖИТЬ

Зеленый