Солнечный ход

Все слова когда-то были,
и в пустыне все песчинки
пересчитаны давно.
Сочетаний звуков меньше,
чем изгибов у тропинки
от одной опушки леса
до другой опушки, но
только те, кто здесь ходили,
знали вход и знали выход,
а точней не знаешь только
долго ль по лесу брести,
потому что все опушки
пересчитаны до первой,
и уместятся песчинки
даже в крошечной горсти.
Где войдешь, туда и выйдешь:
вариации бездарны.
Ну, скажи, кому охота,
чтоб кидали из окна?
Да, девицы были гарны,
но от срока и до срока:
лишь немногим удавалось
не дряхлеть до сорока.
Тоже мудрость – знать колоду.
Всех валетов по пижаме,
велика, поди, наука —
не запомнить четверых.
Что тузы, шестерки, дамы?
Все одно – осколки страха.
Ну, а что, скажите, делать,
если страха нет давно?
Перечесть вон ту вон книгу
или новую какую?
Все от буквы и до буквы,
знамо, братец, наперед.
Не ищите сладкой клюквы,
не придумывайте счастье,
а живите, как живется,
потому что все равно
никого никто не слышит,
никому никто не пишет,
если пишут, так себе.
Вот уж мудрая задача —
сам себе пишу и плачу,
восхищаюсь, возмущаюсь,
вокруг пальца обвожу.
Кто-то там прочтет, наверно,
и воскликнет – это верно,
это правильно и точно,
гениально, черт возьми!
Как же скучно щупать землю
и грести ее горстьми.
Синий ветер сушит простынь.
Солнце лыбится сквозь дырки,
щекочась обрывком нитки.
По траве ползет коровка
в черных яблоках неловко —
красный панцирь, белый свет.
Ах, зачем же у травинки
в острых иглах окантовка?
Если даже у травинки,
отразившейся в росинке?

Гадание

Меня нередко просят погадать.
Одни хотят богатства или власти.
Другие, юные, как правило, любви,
которая, продли чуть-чуть – к достатку
сведет судьбу, к покою и порядку.
Короче к скуке.
Милые, зачем?
Распутничайте, пьянствуйте, гуляйте,
читайте книги, смейтесь,воспаряйте.
Когда б вы знали, как мгновенна жизнь.

Романс

Приоткрой свои томные очи,
чтобы ночи в них стали светлей,
чтобы мой залихватистый почерк
преисполнился пылких страстей.

Я сегодня натянут, как струны,

но не тронь огневые колки:
ввысь взовьются мои гамаюны,
и пройдут грозовые полки.

Я люблю тебя нежно, как ножны

любят свой острогубый кинжал.
Я готов целовать твои ножки
и ласкаться с извивами жал.

Ты читай мою исповедь в тайне

от отца и проворных сестер,
запершись в своей девичьей спальне,
только окна открой на простор
грозовой набегающей ночи.
Распахни свои томные очи.

О, Русь!