Солнечный щит

— Я не поеду в Пасул в темноте без оружия, — сухо сказал он, снял изящный колчан со стрелами с синим оперением. Он порылся в сундуке, взял пару мотков тетивы, коробочку, в которой гремели наконечники, охотничий изогнутый нож. Он проверил острие ножа, убрал его в чехол и бросил мне. — Теперь у тебя есть хоть что-то, — он вытащил кожаную сумку из сундука. — Еще вопрос. Допустим, Солнечный щит нападет на тебя у Пасула. Вдруг она не послушает? В отчетах говорится, что она нападает быстро. А если она убежит раньше, чем ты уговоришь ее помочь?

Я кусал губу, делая вид, что проверял рукоять ножа, чтобы потянуть время. Металл холодно сиял, отражая огонь в камине.

Я вскинул голову.

— О… есть идея, — выпалил я. — Зародыш идеи. Мы можем сделать крюк перед походом в конюшню?

— Если быстро.

— Так и будет, — я убрал нож в чехол с шумом. — Она использует солнце как оружие, но мы можем прийти к ней с ночью.

Яно цокнул языком, шагая к двери спальни.

— Не нужно драматизировать, — бросил он через плечо.

Но все происходило быстро, и только так можно было осуществить это.

21

Тамзин

Н

А

Й

М

22

Веран

Яно оказался в пути крепче, чем я думал. Первые сутки путешествия были мокрыми. Дождь не просто лил, а окутывал нас сверху, снизу, вокруг, а вскоре и проник внутрь. Хоть у меня был тяжелый плащ, через полчаса одежда под ним промокла, и я хлюпал в седле с каждым движением лошади.

Я пару раз поглядывал на Яно, он был решительным и мрачным. Он сменил шпильку в волосах на хвост под черным капюшоном, украшенным золотой кисточкой. Это, а еще дорогого вида наряд, изящный длинный лук и колчан на спине отмечали нас как аристократов, но я надеялся, что мы сойдем за не бедных путников, а не двух принцев на опасной миссии.

В первую ночь мы оказались на небольшой поляне в стороне от дороги, укрылись под плохо натянутым брезентом. Дождь проникал сквозь ветки, собирался в центре брезента, и он прогнулся, вода стала литься между нами и на землю.

Яно не обсуждал наше жалкое укрытие, но мне было не по себе. Походы в лес были в моей жизни с моего рождения, но я поздно понял, что это не было наследственным. Я слышал истории мамы так часто, что мог повторить их во сне, и я читал книги Лесничих больше, чем обычные Лесничие, но мне не хватало прикладного опыта. Одно дело — лазать по деревьям и знать крики птиц, но другое — стоять с веревкой в замерзших руках и пытаться вспомнить, каким узлом соединяли палатку? Это скользящий узел, и если да, то какой? С восьмеркой из веревки? Тогда как завязать его без руководства?

Пока я боролся с этим, Яно вздрогнул и шлепнул себя по шее. Он отодвинул руку, и стало видно раздавленного комара. Когда мы покинули замок, он воспользовался баночкой маслянистого крема, от которого пахло лимоном, но несколько насекомых все равно прилетели.

— Как скоро развивается лихорадка после укуса? — спросил я.

Яно скривился и вытер ладонь об плащ.

— Обычно через несколько дней, но мы далеко от Толукума, опасность лихорадки в деревнях на окраине меньше. Никто не знает, почему.

Может, это было из-за недавних событий — мертвых птиц на земле, болезни Элоиз, комаров у окна — но ответ ударил меня как молния. То, что мы с Элоиз обдумывали не так давно, стало ясным, как день. Я повернулся к нему.

— Как давно в замке те огромные окна?

— Атриумы? — он почесал новый укус. — Первый установили во время правления моей прабабушки, может, семьдесят пять лет назад. Тогда наши фабрики стали производить листовое стекло. Несколько других мы добавили через десять лет. Самые большие были завершены около пятнадцати лет назад.

— И с тех пор росла заболеваемость дождевой лихорадкой?

— Только вокруг Толукума, — сказал он.

— Яно, кто-нибудь замечал, сколько птиц бьется об стекло замка?

Его лицо исказило смятение.

— Ничего не поделать, полагаю. Их порой слышно…

— Не порой, — сказал я. — Все время. Весь день, каждый лень. Знаешь, сколько мертвых птиц я нашел у фундамента замка?

— Что ты там делал?

— Выл от отчаяния после нашего разговора на Бакконсо. Там были десятки, Яно, и это на маленьком участке. Уверен, на балконах и подоконниках их тоже много.

— И что? — спросил он. — Слуги должны такое убирать. При чем тут лихорадка?

Во мне пробудилось что-то родное, культура моей страны, мой народ тут же понял бы связь.

— Те певчие птицы едят комаров, Яно. А вы добавили стекла и убиваете птиц. Меньше птиц — больше комаров, выше риск пострадать от зараженного. Потому это только в городе, а не в деревнях. Это из-за стекла, Яно.

Он перестал чесаться, взгляд стал рассеянным. Он смотрел на воду, струящуюся из провисшего брезента.

— Это… — начал он. — Откуда мы знаем это наверняка?

— Я знаю, что уничтожение одного типа животных в таких количествах меняет баланс в природе, — сказал я. — За таким мой народ следит.

Презрение мелькнуло на его лице.