Солноворот

И вот наступил Первомай. Обычно его все ждут солнечным и теплым. На этот раз утро хмурилось, откуда-то из-за Вертячего болота появились тучи: свежий восточный ветерок пытался разогнать их, но они все наплывали и наплывали.

Часу в десятом по узеньким верходворским улочкам со всех концов, словно ручейки, стали стекаться к площади люди. Вначале они шли небольшими кучками, потом потянулись нестройные колонны, и чем ближе к площади, тем становилось многолюднее и оживленнее, зазвучали песни, где-то заиграл баян. Среди общего волнующего оживления вдруг грянул оркестр, и самая большая из всех здешних колонн — колонна школьников — торжественно прошла по площадки обхватила в полукольцо деревянную, окрашенную в красный цвет трибуну.

Председатель райисполкома Ромжин. избранный вместо Кремнева, не без опаски посмотрел из-под соломенной шляпы на тучу, которая уже набухала над головой. Беспокоясь, как бы она не пролилась дождем, открыл митинг и предоставил слово секретарю райкома.

Дружинин сдернул с головы кепку и, опершись руками о край трибуны, украшенной гирляндами пихтовых веток, произнес первые слова праздничного поздравления. Сотни рук ответили ему аплодисментами, по рядам школьников прокатилось тонкоголосое «ура», — и вдруг в эту самую минуту грянул над площадью гром, первый весенний долгожданный гром, и сразу припустил дождь, шумный, обильный.

По лицу Дружинина щекотливо потекли струйки воды. Он взмахнул рукой и, поздравив верходворцев с первым дождем, неожиданно для всех закрыл митинг. Свертывая на ходу флаги, люди бросились врассыпную к ближним домам, под крылечные козырьки, под навесы.

Первый весенний дождь, так неожиданно оборвавший праздничный митинг, который, наверное, был самым коротким из всех, проходивших здесь когда-либо, плясал и пел не только на площади, но и там, за рекой Лудой, над за-реченскими ковригами, смывал с них последние порыжевшие зимние заплаты.

Наконец дождь утих, из раздвинувшихся облаков проглянуло солнце, и на деревьях показались первые крохотные листочки.

Оседлав лошадь, Дружинин тотчас же выехал за село и, жмурясь от солнца, начал вглядываться в черные овчинки полей, разбросанных по косогорам.

Под вечер Дружинин повстречал на проселке председателя колхоза «Организатор» Щелканова, тот был тоже, как и он, не по-праздничному одет — в яловых сапогах, в простой сатиновой косоворотке, поношенном пиджаке. Поздоровавшись, Щелканов озабоченно сказал:

— Сеять бы надо, опаздываем, — и, скручивая цигарку, завздыхал: — Уходит время, уходит…

— Почему же не сеете?

— Команды вашей ждем, — усмехнулся хмуро Щелканов.

— Команды не будет, Петр Егорович, вы хозяева, вы и должны знать, когда и что делать.

— Вот тебе раз! Как же это так получается, все годы жили по вашей команде, и—вдруг?

— А чего же командовать! Это не парад — доверяем. Вы вот лучше, Петр Егорович, скажите, созрела ли земля?

— Да ведь для кого как, — неопределенно ответил он и нехотя кивнул головой в сторону Заречья: — Угоры-то за Лудой ровно солью посыпаны. А время уходит, сеять надо, сеять, — и, заспешив, уехал.

Вернувшись домой, Дружинин достал из стола записки одного старожила об урожаях и, заглянув в них, снова задумался над цифрами.

Это были интересные цифры. Разные годы — разные результаты, друг на друга не похожие. Одни годы были урожайные, другие проходили незаметно, середнячками: случа

лось, выпадали и такие, что колхозники еле-еле собирали семена.

Только один колхоз в Верходворье держался особняком—«Организатор». Каким бы ни выпадало лето, а урожаи здесь всегда были отменные, устойчивые. Дружинин не сомневался, что и в этом году у Петра Щелканова на полях вырастет хлеб. А вырастет ли в других колхозах, он не был уверен.

Встретился вот с ним Щелканов, сказал, что нужно умеючи выбирать время для сева, знать, когда земля просыпается от зимней спячки. Но когда она оживает, не сказал, только повздыхал — дескать, и сеять-то верходворцы не умеют: вместо недели сеют месяц, а то и полтора. Где уж тут выбирать эти редкостные удачливые деньки! А ведь прав он, пора и выбирать эти деньки. Раньше, бывало, мужики и без машин успевали посеять за неделю, самое большое — за полторы, а теперь у нас в руках такая техника…

На другой день Дружинин позвонил в «Организатор» и, узнав, что Щелканов не сеет и сеять вроде не собирается, немало удивился: что же такое задумал старик? Он тотчас же позвонил Вере Михайловне и рассказал о своей встрече с Щелкановым, о том, как тот, вздыхая, сетовал на позднюю весну, что пора бы сеять, а на деле — ив поле не выезжает.

— Это он только так говорит, а сам другое думает, — ответила Селезнева. — Заморозков боится, но учти — не зевает он, все трактора, наверное, бросил на культивацию. Подготовит почву, задержит влагу, а потом за неделю и выскочит…

«Ох и хитер же ты, Петр Егорович», — повесив трубку, подумал Дружинин.

Взяв карандаш, он снова прикинул, сколько в колхозах тракторных сеялок, сколько конных. И опять по подсчетам выходило, что если каждая сеялка будет работать по двадцать часов в сутки, то все колхозы отсеются за семь дней.