Солнце больше солнца (СИ)

Маркел Николаевич скребнул скатерть на столе ногтями, едва не обломав их.

- Почему в Америке так, а у нас совсем нет?!

Борисов, упираясь локтями в стол, мягко бросил ладони на скатерть, будто сказав: "А вот так!"

Неделяев посмотрел ему в глаза в упор, чуть повернул голову в сторону и, глядя искоса, медленно, словно с трудом вспоминая слова, произнёс:

- Почему не прижилась идея домашних солнц?

Дмитрий Сергеевич сложил губы, как бы собираясь засвистеть, затем прошептал:

- Вспомни, как тебя манила всемирная победа. Она и других манила. - Его обычно приветливое лицо приняло почти грубое выражение: - А огромному большинству никакие идеи не были и не будут интересны.

Неделяев мысленно согласился: "Суслики!" И подумал: напрасно Москанин беспокоился, что они пойдут за вожаком, который провозгласит идею "мелочного счастья". Стремиться-то они к нему будут, но по-мелочному, каждый сам по себе, и никогда не смогут объединиться и защитить его. А если бы смогли, то это было бы уже не мелочное счастье.

- Что с Москаниным-то стало? - высказал Неделяев давно занимавший его вопрос. - Такой человек должен бы выйти в руководство, но сколько я газету "Правду" ни читал все годы, не попалась его фамилия. Может, расстреляли его в тридцатые.

- А, может, и гражданскую не пережил, - предположил лесничий. - В боях он навряд ли вперёд лез, но от тифа мог загнуться.

Дмитрий Сергеевич потёр указательным пальцем скатерть, продолжил лениво-ласково:

- Или не оказался никакой крупной фигурой, высоко не поднялся, всё пережил и сейчас торт кушает, старичок восьмидесяти лет.

Неделяеву представились суровый человек и перед ним на столе шоколадный с грецкими орехами торт, такой, какой ели с Анютой в летнем ресторане в Челябинске. Москанин чайной ложкой отделил от торта с краю порцию, стал аппетитно кушать. Он был таким, каким помнился: вообразить его старичком восьмидесяти лет на удавалось.

В пытливом раздумье, полагая, что говорит про себя, Неделяев процедил:

- В Москве где-то.

- Скорее, в Подмосковье, в каком-нибудь Солнечногорске, - поправил с видом основательного подхода к вопросу лесничий.

Маркел Николаевич произнёс с завистливой горечью:

- Там-то всё можно есть. И пенсия, конечно, хорошая.

99

Он жадно ждал отпуска, чтобы опять поехать с Анютой к сыну. Тот почти дождался отдельной квартиры и принял гостей радующимся хлебосолом, как будто был уже в ней. Лев любил отца. На его предположение, что теперь, наверное, он женится, ответил с шутливой беспечностью: собираюсь, мол. Его навещали две девушки, в разное время, конечно, и Маркел Николаевич силился угадать, которая же станет его снохой. Сыну любопытством не досаждал.

Первым делом он сводил Анюту в ресторан в парке. Шоколадного с грецкими орехами торта на сей раз не оказалось, и был заказан другой - на медовом бисквите. Маркел Николаевич наслаждался и им, и детским восторгом жены, и притом воображал Москанина, который, вкушая торт, кончиком языка слизывает крем и крошки с губ.

Как и в прошлом году, были визиты в магазины, были эскимо, двести грамм у киоска, кино, другие развлечения.

По возвращении же в Савруху узналось - умерла подруга юности Неделяева Ленка, выписанная из сорочинской больницы как безнадёжная. Когда-то председатель ревкома Атьков велел ей пойти за глухого старика Фурсова, перед войной он преставился. Атькова уже давно не было в Саврухе. Ленка сошлась со Смуловым, что заведовал лавкой по приёму утильсырья, на войну он не попал из-за возраста; по мере того как старился, Ленка всё чаще похаживала на сторону, жили же по-прежнему вместе в доме Смулова, в собственный дом она пускала квартирантов, плату делила с сожителем. В свои семьдесят с лишним он схоронил её.

Маркелу Николаевичу рассказали, что на похоронах подруги рыдала Лизка, "одетая хорошо, в жакете новом, но пьянёхонькая". В давнее время выйдя за семнадцатилетнего Сеньку Ушачёва, она жаловалась, что он негоден на перепих, однако у них выросли три дочери. На войне Ушачёв выживал более года, по ранению был комиссован, сейчас страдал почками.

Лизка нет-нет да выпивала и такою вторглась в служебное помещение Неделяева со словами:

- Не укоришь, что я пьяная! Ты сам пьёшь!

Он сидел за своим светло-коричневым массивным с двумя тумбами столом, трезвый в сей час. Ожидая гадости, произнёс с угрожающим бесстрастием:

- По какому вы делу?

Гостья, слегка струхнув, выговорила:

- Есть дело...

Маркел Николаевич сказал тоном повелителя:

- Если нет - выйдите!

Лизка попятилась и вдруг как с привязи сорвалась:

- Я знаю, почему ты пьёшь, тебя совесть заела! Смерть Ильи Обреева на тебе!

"Вон оно что! Кого запомнила на всю жизнь", - подумал Неделяев в отпустившем напряжении, произнёс терпеливо-снисходительно:

- С этим делом попрошу не ко мне. Я не решал.

Лизка смотрела пьяным остановившимся взглядом и, когда Маркел Николаевич встал с угрозой, ушла.