Солнце и смерть. Диалогические исследования

V. Работа по сопротивлению

Во власти одной загадки

Г. – Ю. Х.: Господин Слотердайк, в обеих Ваших книгах «Сферы I» и «Сферы II» геометрическая форма шара играет решающую роль. Чтобы начать новый круг размышлений, позвольте мне напомнить, что существуют еще и другие геометрические формы: есть пирамида, прямоугольник, магический квадрат, пятиконечная звезда, или пентаграмма, шестиугольник, и, сверх того, группа тел, описанных Платоном.

Возьмем пентаграмму, которая имеет большое значение в магических традициях. В прямой форме она применяется в белой магии, в перевернутом виде она есть смысловой образ зла; ее применение выходит за рамки какой-то одной культуры, она используется как кельтами, так и евреями, друидами и христианами. Кроме религии, пятиконечная звезда играет роль и в геометрии: от нее произошло золотое сечение, с ней связаны так называемые числа Фибоначчи, которые выражают основополагающий принцип природы и которые воплощены во многочисленных органических формах, таких как листья и растения, микроорганизмы и естественно образовавшиеся спиральные структуры. Художник Хундертвассер[200] – тот самый, который сказал: «Прямая линия – это трусливая линия», – объявил наивысшим из образов спираль, которая символизирует переход от жизни к смерти, затем снова к жизни и так далее.

Или вспомните о ранних формах городов: первоначально города строились как отражения космоса, а, как известно, космос никогда не представлялся круглым – иногда его представляли себе как куб или как цилиндр. Сведения об этом можно почерпнуть из исследования Найджела Пенника[201] «Древняя наука геомантии». Вспомним о сферических формах, описанных у Антонио Гауди[202] или у Рудольфа Штейнера[203], или о спиралях, которые мы находим в виде окаменелостей – например, в виде следов, оставшихся от пауков, а также на древних наскальных рисунках. Я привожу эти примеры, чтобы обратить еще большее внимание на формируемый в представлении образ «сферы», или шара, как на образ архитектурный и художнический, – и поставить на более широкий фундамент истории культуры проблему производства пространства. Скажите, Вы сами, когда создавали свой труд, помнили о других пространственных фигурах – или с самого начала полностью сконцентрировались на глобусе?

П. С.: Нет, глобус приходил мне в голову с таким постоянством отнюдь не потому, что я упорно хотел найти архетип, а потому, что он столь мощно был представлен в истории идей. Он был idée fixe метафизики, без сомнения, потому, что представлял собой идеальное решение проблемы, когда предпринималась попытка с помощью какой-либо геометрической схемы зримо представить концентрически сформированную тотальность. Поэтому глобус и подходил для универсального применения – был столь космологичным и онтотеологичным. Нет никакой другой формы, в которой главенствующее положение середины столь легко позволяет связать себя с идеалом тотальной включенности, при которой объято все без остатка, – именно это и притягательно для онтологий и космологий той эпохи в жизни мира, когда господствовала метафизика. Тот, кто хочет одновременно универсализма и централизма – а именно таково было требование к тем картинам мира, которые создавали высокие культуры, – неизбежно придет к форме тотального, всеохватывающего шара. Чем были классические метафизики, как не приверженцами идеи, что бог должен быть приверженцем центризма? Только шар предполагает одновременно и тотальную включенность всего, и господство центра. Мне, следовательно, оставалось только придерживаться того, что уже дает история идей, если я хотел сохранять верность своему подходу или, лучше сказать, своему основополагающему настрою – представить невозвратимую уже эпоху метафизики в работе, которая будет посвящена воспоминаниям о ней и при этом вызовет уважение – не в последнюю очередь потому, что позволит вникнуть во внутренние не-возможности метафизики.