Солнце и смерть. Диалогические исследования

Г. – Ю. Х.: Вы обрисовали систему координат того, что называется у Вас сферологией, или теорией внутреннего пространства. В соответствии с тем, что Вы говорили до сих пор, сферу можно было бы понимать, скорее всего, как новое пространственно-онтологическое определение, которое ориентировано на топологические и психологические признаки, на определение места и пространства для коэкзистирующих, сосуществующих существ. Для ее исследования и описания явно был необходим иной язык, отличный от застывшего академического, – язык, который сможет освоить то, что было выработано в поэтических дискурсах, и в то же время, как Вы подчеркнули, намерен сохранить притязание на формирование основополагающих понятий. Поэтому Вы – гораздо чаще, чем когда-либо ранее в своих произведениях, – признаетесь в том, что намерены заниматься очень серьезной философией. Не перекрывается ли Ваше новое определение места человека в некоторых аспектах с тем, которое сформулировали ученые, стоящие на периферии академических институций, – такие, как Кен Уилбер[145] или разработчики теории хаоса? – те авторы, которые дали понять, что продвинутые теории в науках о природе и науках о человеке должны приступить к описанию неведомой области космических и универсальных связей, которая простирается гораздо глубже и шире, чем все, что до сих пор было известно стандартным наукам?

П. С.: Я полагаю, вникнуть в мою книгу легче не столько путем критического разбора науки, сколько путем рассмотрения положения человека с точки зрения формы. Фактически я исхожу из вопроса о форме, который можно лучше всего понять, если выяснить, чтó является предметом психологии. Если кто-либо и далее хочет приводить такие аргументы, которые свойственны субстанциалисту и индивидуалисту староевропейского типа, то он, само собой разумеется, заявит, говоря об объекте психологии, что он не может представлять собой чего-то иного, кроме отдельного человека, взятого вкупе с его внутренним функционированием и с его внешними связями. Западная психология – это одна из сциентистских форм метафизического индивидуализма. Этот последний привык задавать вопросы: «Кто?» и: «Как?»

Сферология с самого начала предлагает иной подход. Как было сказано, она исходит из вопроса: «Где пребывает индивидуум?» И она, как о том было сказано, дает ответ, ссылаясь на элементарную форму: он пребывает в сфере – в замкнутом закругленном психическом поле, как полюс среди других полюсов. В этом месте в игру уже вступает Греческое – ведь мы должны, прежде всего в точном соответствии с этимологией, перевести слово spaira как «шар». Что из этого следует? Если мы говорим, что человек есть часть или полюс какой-то сферы, – то мы говорим implicite: люди – это существа, которые обитают в некруглых шарах.

До поры до времени нам придется отказаться от того, чтобы понимать форму шара с буквальной точностью, в строгом соответствии с математикой – хотя средневековая метафизика порой заходила так далеко, что утверждала, что и отдельные души, так же как Бог и мир в целом, имеют совершенную форму шара. Явный геометрический идеализм нам здесь ни к чему – в интимных сферах идеальные шары не рассматриваются. Они начинают играть свою роль только тогда, когда дело доходит до макросфер, то есть до всеохватывающих тотальностей, о которых я говорю во втором томе «Сфер». В поле интимно-психического мы всегда имели дело только с нечеткими, относительно аморфными сферическими формами, в какой-то степени – с невидимыми гнездами, с тонко устроенными ячейками, в которых двое людей взаимно устанавливают климат друг для друга. Итак, мы еще раз ставим вопрос: «Где пребывает индивидуум?» И даем сферологический ответ: «Он – прежде всего и главным образом – есть часть некоторой пары» – причем все дело в том, чтобы наблюдать не только за парами, официально объявившими о своих отношениях, но и прежде всего за невидимыми, или виртуальными парными структурами. Пара, следовательно, выступала бы первичной сферической формой, которую надо принять во внимание. Диадическое, парное устройство – это ситуация из ситуаций. Этот ответ абсолютно нетривиален, он сам собой не понятен никому – если было бы иначе, мне не пришлось бы писать почти семьсот страниц для подтверждения этого тезиса.