Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]

ПОТЕХИН. Среди ее пациентов попадались весьма состоятельные люди. Кто-то кому-то задолжал, как не помочь, если есть такая возможность, такая сила, как Дебил, совершенно неподсудная, с иммунитетом депутатов и президентов стран. Выбить долг - Дебил это зарубил у себя на носу, это его пунктик, здесь его гениальность, действует проще простого - и безошибочно, как лунатик ходит по крыше.

ПОЛИНА. Как! Вениамин! И с таким человеком ты ведешь дела?!

ПОТЕХИН. Нет, я веду дела с Бельским.

ПОЛИНА. Это муж Ирины Михайловны?

ПОТЕХИН. Да. Фирма у них солидная. Бельский в отъезде и прислал сопровождать жену и дочь на нашу вечеринку зятя. Я слыхал о Дебиле, но не знал всей его подноготной до сего дня, пока не затребовал всей информации. Ну, Бог с ним!

ПОЛИНА. С ним не Бог, а дьявол, если он таков.

ПОТЕХИН. Я сейчас.

Полина поднялась в спальню, где ничто не говорило о свидании влюбленных, столь сильно на нее подействовавшем, до тошноты. Может быть, здесь ничего не было, кроме нескончаемой истомы любви и нежности, что влюбленные ощущают в объятиях друг друга?

Потехин, проходя через гостиную, ощутил на себе знакомый взгляд и обернулся: на него смотрела госпожа Ломова, явно выдвигая профиль с поверхности холста, захлопала ресницами и полуоткрыла рот от удивления и смеха.

ПОТЕХИН. Добрый вечер!

ЕВГЕНИЯ (прищуривая глаза). Как! Уже вечер?

Гостиную заливал полуденный свет. Потехин невольно отступил в сумерки ночи.

Гостиную заливал полуденный свет. Евгения Васильевна шевельнулась в кресле с чувством неловкости. Орест Смолин стоял перед нею за мольбертом.

СМОЛИН. Что случилось?

ЕВГЕНИЯ. Знаете, мне показалось, что я в сию минуту пробудилась.

СМОЛИН. Так бывает, в тишине летнего дня в деревне, - а здесь у вас, как в деревне, - таинственной и беспредельной, когда вдруг душа, как на зов или звук, отзывается, встрепенувшись, как от сна или думы. Я просыпаюсь много раз на дню.

ЕВГЕНИЯ. С вами ясно. Уходя в работу с головой, вы часто забываете, где находитесь. А я куда ухожу? У меня и дел-то никаких нет.

СМОЛИН. Вы не производите впечатление праздного человека. Хозяйке такого дома приходится вертеться, и вы постоянно заняты.

ЕВГЕНИЯ. Визиты, прогулки, поездки по магазинам не ахти какое занятие.

СМОЛИН. Скучно?

ЕВГЕНИЯ. Нет, скуки я не знаю, но во всем этом нет ничего увлекательного, захватывающего, как в вашей работе.

СМОЛИН. В моей работе принимаете участие и вы. Вообще в душе вашей идет какая-то работа, поэтому за светскими обязанностями вы не скучаете.

ЕВГЕНИЯ. Откуда вы столько знаете обо мне?

СМОЛИН. Занимаясь вот уже полгода одним вашим платьем?

ЕВГЕНИЯ. Я немного училась живописи. Мне понятны ваши усилия.

СМОЛИН. Благодарю вас! Редко модели проявляют такое понимание усилий художника, как вы. Тем более досадно, что я никак не могу закончить этот портрет.

ЕВГЕНИЯ. Мы уезжали, сеансы надолго прерывались. Затем вы находили меня другой. И я вас не узнавала. И проходили дни и месяцы, пока мы не попадали в прежнюю колею.

Он остановился, испытывая досаду, что разговорился.

СМОЛИН. На сегодня, пожалуй, все.

ЕВГЕНИЯ. Теперь вы пробудились?

СМОЛИН. Да. (Мысль вслух вослед модели.) И вижу, вы прекраснее, ослепительнее, чем этот жалкий портрет!

Евгения ушла к себе переодеться, позвав горничную. Помогая госпоже одеться, девушка вдруг покатилась со смеху.

ЕВГЕНИЯ. Марианна! Чему ты смеешься?

МАРИАННА. Я думаю, вы удивитесь, как я. Этот художник, не закончив вашего портрета, просит меня попозировать ему...

ЕВГЕНИЯ. Ему нужна натура, я слышала об этом.

Евгения оделась в новое платье, с виду простое, как у курсисток.

МАРИАННА. Ему нужна я, в чем мать родила.

Марианна, широким шагом отходя от зеркалов, сделала движение руками, будто сбрасывает с себя одежду.

ЕВГЕНИЯ. Художникам это бывает нужно.

МАРИАННА. Но он же работает над вашим портретом и никак не может закончить. А зачем нужна ему еще я?

ЕВГЕНИЯ. Для других нужд. Ну, для другой какой картины.

МАРИАННА. Это разрешение?

ЕВГЕНИЯ. Если ты готова, пожалуйста.

МАРИАННА. Я не знаю, сумею ли? Это же не в платье сидеть в кресле, как вы.

ЕВГЕНИЯ. Что платье, когда он видит тебя насквозь.

МАРИАННА. Ничего не видит, кроме вашего платья, с которым возится уже полгода. И платья не видит.

ЕВГЕНИЯ. О чем ты?

МАРИАННА. Видит одну вас.

ЕВГЕНИЯ. Я и говорю: видит тебя насквозь.

МАРИАННА. А я-то вижу: он влюбился в вас по уши. Поэтому тянет с портретом, делая вид, что платье не дается. А на самом-то деле, это вы ему не даетесь.

Евгения направилась было к выходу и обернулась.

ЕВГЕНИЯ. Ты понимаешь, о чем говоришь? И с тебя он будет писать, с обнаженной, думая вовсе не о том, что тебя занимает.

МАРИАННА. Что меня занимает? Мне и так хорошо у вас.

ЕВГЕНИЯ. Это твой возраст и добрый нрав. Это и заметил в тебе Орест.

МАРИАННА. Он видел меня, когда я выходила из ванны.

ЕВГЕНИЯ. Как! Ты принимала ванну к его приходу нарочно?