Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]

ЕВГЕНИЯ. Я еще училась в гимназии, когда ощутила те веяния, как веяния весны, что называли декаденством. Все было не так. Я радовалась подснежникам ранней весной, самым скромным цветам на лугу в середине лета, ценя эту радость и уже испытывая грусть, что миг этот пройдет, уже минул, безвозвратно канув в бездну времени. Когда этот возвышенный и тонкий строй чувств называли с возмущением декаденством, меня это не пугало. Я знала чистоту моих устремлений. Более правильное слово привилось позже: модерн. Я думаю, юность всегда проповедует модерн, что бы под ним ни понималось: пушкинская хандра, декаданс - это неприятие жизни, ее утвердившихся форм, поскольку мир обновлен, когда в жизнь вступает новое поколение, с порывами к свободе, к красоте, к любви. И мы, как чеховские герои, восклицали: “Здравствуй, новая жизнь!”

ПОТЕХИН. Мы вступали в жизнь с подобными же чувствами. Только это назвали диссиденством. А мы стремились к тому же, что и вы: к свободе, к красоте, к любви.

ЕВГЕНИЯ. Может быть, поэтому мы с вами здесь сошлись, как встарь и ныне? (Меняясь в облике, старея на глазах.)  То, в чем видели проявления декаданса, было на самом деле модерн с культом прекрасного в жизни, как в искусстве, как на сцене, в живописи, в архитектуре, в предметах интерьера, при этом с обостренным ощущением скоротечности дня, весны, двух-трех лет юности, с неизбежными утратами и смертью. И все это пронеслось, оглянуться не успели, быстрее, как несется поезд, скорее, чем мы ожидали. Увы! Увы!

ПОТЕХИН. Увы!

ЕВГЕНИЯ. Я покинула Россию еще до войны и революции, словно в предчувствии изгнания уже не находила себе места в отчизне своей, над которой полыхали грозы и серебряные зори, самые настоящие, пугающая и умиляющая красота природы!

Госпожа Ломова  взглянула в небеса, где сияли серебряные зори белой ночи и надвигалась гроза.

Потехин предложил вернуться в дом в испуге при мысли, как бы госпожа Ломова не превратилась и вовсе в ветхую старушку и не рассыпалась на его глазах.

К счастью, госпожа Ломова, едва вошли, оказалась в халате, во всей силе ее молодости, как на портрете.

ЕВГЕНИЯ. Меня клонит в сон.

Госпожа Ломова склонила голову на плечо Потехина, он заключил ее в объятия, но она исчезла, он стоял один в ванной комнате, в его руках шелковый халат, мягкий на ощупь, казалось, заключающий в себе все сладострастие Востока в тысячелетиях. Тот же самый - из сна? Ну да! Халатов у Полины много, он не всегда замечал, когда она меняла их, чтобы предстать перед ним в новом облике.

Ванная комната с остатками старинной майолики на стене. Полина, приняв ванну, надевает на себя халат, висевший тут же под рукой, и удивляется: он был явно уже в плечах и длиннее, да и шелк скорее старинный, чем современный. Она снимает его и осматривает: “Это не мой халат!” - брезгливо бросает его в сторону и проходит в гардеробную, босая и голая.

Вениамин, словно почувствовав неладное, тут как тут.

ПОТЕХИН. Ай, ай!

ПОЛИНА. Не подходи!

ПОТЕХИН. Что случилось?

ПОЛИНА. Это ты скажи, что случилось. Там чей халат?!

ПОТЕХИН. Разве не твой?

ПОЛИНА. Не мой! Так, чей он?

ПОТЕХИН. Он висел там, когда ты уехала.

ПОЛИНА. Вот это мой. Но, может быть, достала и не успела надеть? Идем скорее. Я страшно соскучилась по тебе.

ПОТЕХИН. И я.

Однако он не заторопился, тихая нежность, легкие прикосновения, - он сбросил одеяло, будто давно не видел ее голой.

ПОЛИНА. Что такое? Ты когда приступишь к делу?

ПОТЕХИН. Тебе это не нравится?

ПОЛИНА. Отчего же? Нравится. Но как-то стыдно.

ПОТЕХИН. Я влюблен в тебя.

ПОЛИНА. Боюсь, не в меня. (Прикрывшись.) О ком-то все думаешь.

ПОТЕХИН. Если кто-то мне нравится - и не только в жизни, но и в кино из актрис, чаще заморских, - наших красавиц не умеют показывать, - все это переходит на тебя.

Он снова раскрыл ее и ласкал, касаясь и обрисовывая ее груди, и стан, и туловище, живот, будто впервые ощутил в них пленительные формы женственности и любви.

ПОЛИНА. Перестань!

ПОТЕХИН Ты не любишь меня, если избегаешь моей ласки, в которой больше нежности и любви, чем в сексе, разнузданном, поспешном, с переменой позиций, будто это восточное единоборство.

ПОЛИНА. Ты устал. Так и скажи.

ПОТЕХИН. Это ты устала, если ничего не хочешь, кроме секса.

Полина вскочила на ноги и побежала в ванную комнату.

ПОЛИНА. Где этот халат? Я сюда бросила.

ПОТЕХИН. Мистика.

ПОЛИНА. Какая мистика? Это значит, в доме женщина. Я сейчас подниму тревогу. Пусть ее приведут ко мне!

ПОТЕХИН. В доме есть женщина. Это госпожа Ломова. Она сходит иногда с холста... А в ночь, когда ты уехала в Москву, она принимала ванну и вышла в халате, который остался здесь... Ты же не поверишь мне! А я еще многое мог бы рассказать. В спальне лежал ее муж и все звал: «Дорогая!» А мы вышли в сад на прогулку... Я думал, это сон.

ПОЛИНА. А халат откуда взялся? И куда исчез? Вениамин, неужели ты морочишь мне голову? А ведь я дознаюсь.

ПОТЕХИН. Я думал, это сон. Но налицо смещенье времени. Они там затевают маскарад. Значит, и нам надо устроить празднество. И мы можем встретиться в яви.